Пришедшему – крест

Застывшая толпа, ловившая каждое слово в этом необычном диалоге, очнулась и зашумела. Знахарь посмотрел на пунцовые щеки протоиерея и подумал, что старик, помимо прочих болячек, страдает повышенным давлением.

– Преподобный, – сказал знахарь, – тебе известен хоть один случай, когда бы женщина понесла не от мужчины?

– Нет, не известен, – ответил тот. – Но Иисус один такой. Потому он и Иисус!

– Он Иисус не потому, что один такой, – возразил знахарь. – Он Иисус потому, что оказался ближе всех к Создателю по духу своему. Я – пятый ребенок в семье.

После меня родилось еще двое. И ты утверждаешь, что женщина, родившая столько детей, осталась девственницей?

– Это таинство, подробности которого нам, смертным, неведомы!

– Там, где вы не можете что-то объяснить, вы всегда напускаете туман…

– И после этого ты настаиваешь, что ты – Иисус?

– Я не настаиваю. Просто я – Йешуа. Так же, как ты – от рождения Петр.

Отец Филарет наклонился к уху протоиерея.

– Ваше Высокопреподобие, это еретик. Об этом нужно объявить и уйти.

– От этого он не перестанет так думать, – ответил отец Ионафан и обратился к знахарю.

– Ты помнишь свою мать?

– Помню. Она была доброй женщиной, но считала, что я непутевый сын.

– Почему?

– Вместо того, чтобы заниматься каким-нибудь ремеслом, смущал людей речами. Иногда мне казалось, она не любит меня.

– Это оговор! – вырвалось у женщины в черном платке.

Седой обернулся.

– Ты видела Марию? Ты присутствовала при ее разговоре с сыном?

– Не видела! – запальчиво ответила женщина. – Но мать не могла не любить сына, которого ждал крест!

– А разве она знала, что ее сына ждет крест?

Женщина промолчала.

– Когда я разговаривал с мамой, – сказал знахарь, – она вроде бы понимала меня и жалела. Но ей хотелось, чтобы я был как все. Ей было стыдно за меня перед соседями.

Поэтому я и ушел из Назарета.

– Ваше Высокопреподобие, – снова наклонился к уху ключаря отец Филарет, – такие речи нельзя оставить без ответа. Ему нужно возразить.

Ключарь резко обернулся.

– Я ведь там не был!

Протодиакон изумленно посмотрел на Его Высокопреподобие.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что выслушаю этого человека, – ключарь обернулся к седому. – Говорят, ты хворых исцеляешь?

– Исцеляю, кого могу.

– А ты смог бы исцелить меня?

– У тебя застарелая подагра.

Отец Ионафан удивился.

– Откуда ты узнал, что у меня подагра?

– Вижу.

– Как же ты можешь видеть?

– Сердцем.

Отец Ионафан помолчал, словно на что-то решался и наконец сказал:

– Окажи милость, избавь старика от мучений.

Протодиакон придвинулся к ключарю вплотную.

– Что вы делаете, Ваше Высокопреподобие! Шарлатан будет лечить высокопоставленное духовное лицо!

– Разве может быть более удобный случай проверить, шарлатан он или нет? – усмехнулся ключарь.

– Патриарх будет недоволен.

– Наоборот, если я разоблачу самозванца, патриарх оценит это! Я в твоем распоряжении, – обратился он к знахарю.

Седой присел, приложил одну руку к колену, другую – с обратной стороны. Он медленно осторожно поглаживал ногу, на какое-то время замирал, затем поглаживал снова. После нескольких минут манипуляций то же самое проделал со второй ногой. Затем выпрямился.

– Присядь! – сказал он.

Старик с недоверием посмотрел на целителя, согнул ноги в коленях. Вопреки ожиданию, болей не было, он присел еще глубже. Выпрямившись, снова присел.

– Ну как? – усмехнулся знахарь.

– Меня семь лет лечат врачи и не могут вылечить. А ты это сделал за десять минут!

– Ты бы тоже мог это сделать, – сказал седой.

– Да? – удивился ключарь. – Почему же я этого не умею?

– Не о том думаешь. Не так живешь.

– Вот как! Но я молюсь Богу. Держу посты. Знаю многое наизусть из Священного Писания.

– Если знаешь всю Библию и все изречения мудрецов, что пользы во всем том, когда нет любви и благочестия?

– Ты цитируешь Экклезиаста!

– Нет, я цитирую себя. Можно не знать. Можно не уметь объяснить. Но важно всем сердцем полюбить себя и других.

– Я сам говорю об этом пастве!

– Но слова лишь тогда имеют силу, когда в каждом бьется сердце того, кто говорит!

– Ты хочешь сказать, что я неискренен в своих проповедях?

– Ты повторяешь чужие слова. Ты не выстрадал их. Ты не знаешь им цену!

– А ты выстрадал?

У озера Кинерет я много думал. Там хорошо думается. В безветренную погоду поверхность озера гладкая, словно стекло, и синяя, как утреннее небо. Сядешь на камень и чувствуешь, как его тепло передается тебе. Воздух сухой, прозрачный. Ничто не шелохнется. Выскочит невесть откуда ящерица, уставится на тебя глазками-бусинками, будто о чем-то хочет спросить. Глядя на ящерицу, я впервые понял, что я – такой же, как она. Или она – такая же, как я. У нас одинаковые права в этом мире и одинаковая судьба. Она мне стала так дорога, я испытал к ней такую нежность и сострадание, что если бы мне сказали – отдай свою жизнь, чтобы жила она, я бы не задумываясь отдал! Когда ты это понимаешь, с тобой что-то происходит, ты начинаешь видеть то, что прежде не видел… Начинаешь слышать то, что прежде не слышал… Исчезают претензии к этому миру, откуда-то вливается сила, которую не знал прежде… Все становится простым и понятным.