Пришедшему – крест

– Ты не веришь в Бога? – спросил седой.

– Почему не верю? Верю!

– Как же ты веришь в то, чего не видел?

– Он потому и Бог, что его никто не видел.

Незнакомец широко улыбнулся, словно учитель на уроке, услышав милую глупость ученика.

– Ты ошибаешься, друг мой! Он Бог не потому, что его никто не видел. Он Бог потому, что мы чувствуем: он есть!

– Хорошо журчишь, – заметил Михалыч. – Но объясни мне: как тот, кого я только чувствую, должен назначить патриарха? Он что, указ должен подписать? Или как, мать его ети!

– Господь никого не назначает. Ему это не нужно.

Четыре пары глаз впились в пришельца. Нищие пытались ухватить мысль новичка, но это удавалось плохо. Яков облизал пересохшие губы, та, что излечилась от глаукомы, лихорадочно крестилась.

– А как… Как же это… Того…

Михалыч подбирал слова, но они разбегались, словно церковные крысы, услышав шаги звонаря. Наконец он выдавил из себя:

– А как же… этот, патриарх?

Новичок задумался.

– Это большая проблема.

– Для кого? – робко, почти шепотом произнес нищий.

– Для людей, дорогой, для людей. Наверное, у патриарха много помощников?

– Еще бы!

– Что они делают?

– Готовят бумаги, занимаются финансами, ведут всякие дела…

– Какие дела?

– Всякие. Думаешь, легко управлять финансами?

– У церкви так много денег?

– А ты думал!

– Зачем?

– Платить зарплату священникам, содержать храмы, монастыри…

– Автомобили… – подсказал седой.

– Автомобили, – согласился Михалыч.

– Такая машина, наверное, дорого стоит?

Седой кивнул на мерседес.

– Ты за всю свою жизнь столько не заработаешь! – усмехнулся «хромой».

– А зачем ему такая дорогая машина? – спросил новичок.

– Для солидности!

– А если бы он приехал на бричке, к нему отнеслись бы хуже?

– Ха-ха! – рассмеялся Михалыч. – Ну, ты скажешь! Кто сегодня ездит на бричке? Ты бы еще осла вспомнил.

– Христос въехал в Иерусалим на осле.

– Это когда было!

– Разве важно, на чем едешь? Важно, что несешь.

– Ты рассуждаешь, будто инопланетянин, – заметила та, у которой была экзема.

– А зачем ему столько охраны? – спросил седой.

– Чтобы не напали на него. Народ ведь разный!

– Его могут убить?

– Да запросто!

– За что?

– Мало ли за что? А хоть бы просто так!

– И он думает, что охрана его защитит?

– Ну да.

– Пастырь, которому нужна охрана, чтобы защититься от паствы, плохой пастырь!

– Почему? Вон Папу Римского едва не убили!

Если он доверяет свою жизнь охране, а не Богу, значит, охране он верит больше, чем Создателю. В таком случае, как же он служит Всевышнему, если не верит ему? Он же все время говорит: «Все во власти Бога», «На все воля Божья». И нанимает охрану.

Нищие молчали, не зная, что сказать. Первым очнулся Яков.

– Кто ты такой? – спросил он.

– Один из вас, – ответил седой.

– Ты говоришь странные вещи, – сказал Яков.

– Но разве мои вопросы не справедливы?

– Они… смущают.

– Да, да, – поддержали нищие. – Они смущают!

Утки в озере возле храма ныряли, отряхивались, снова ныряли. Пришелец подставил лицо солнцу, прикрыл глаза. Хотелось довериться упругим волнам света, стать их частью, рассыпаться и одновременно коснуться всего – травы, бархатных перьев на головках уток, сияющего купола… Седой почувствовал, как трепетная радость разливается по телу, переполняет его, сближая со всем, что окружает его, делая легким, вездесущим, не страшащимся вечности…

Седой открыл глаза. Четверо нищих по-прежнему смотрели на него, в глазах их были удивление и растерянность.

– Я приду завтра, – сказал седой.

– Приходи, добрый человек! Может, еще кому поможешь, – отозвалась исцеленная от глаукомы. Когда седой ушел, нищие заговорили о нем.

– Очень странный человек! – сказал Яков.

– Такие вопросы задает, будто ребенок, – поддержал Михалыч.

– Знахарь! – многозначительно заметила женщина в коричневом пальто.

Михалыч подошел к исцеленной от глаукомы, стал рассматривать левый глаз.

– Как это он тебя от глаукомы избавил? – проскрипел он. – Подержал руку возле глаза и – все! Никакой операции! Я что-то не слышал, чтобы знахари так могли. Ты действительно видишь?

– Очень хорошо вижу! – ответила женщина.

Прикрыла ладонью правый глаз.

– У тебя в бороде хлебные крошки. А вон – голуби! – радовалась она.

– А ты? – обратился Михалыч к той, у которой была экзема. – Покажи руки!

Женщина сняла перчатки. Язвы частично затянулись.

– Черт! – воскликнул потрясенный бомж. – Как он это сделал?!

– Нет, это не простой человек, – сказал тихий Яков.

– Зачем он свою долю раздал? – задумалась женщина в коричневом пальто.

– На самом деле – зачем? – поддержал Михалыч. – На что жить будет?

– Наверное, где-то еще собирает, – предположила исцеленная от глаукомы. – Видишь, ему охотно подают.

– Ты бы отдал? – обратился к Михалычу Яков.

– Если честно – нет.

– И я бы не отдал. А он – отдал!

– Он просто человек с добрым сердцем, – пояснила страдавшая экземой.

– Он просто с приветом! – воскликнул «хромой».

Михалыч метался на костылях на пятачке перед нищими, по привычке продолжая играть роль калеки.

– Мы тоже в принципе добрые, – рассуждал он. – Но нас жизнь испортила.

– Я завтра приведу свою жену, – сказал Яков. – У нее на щеке – бородавка. Как думаешь, поможет?