Читаем Пришедший из вечности полностью

Темпль вздрогнул. Поднял голову, тряхнул ею, поморгал и с изумлением посмотрел на меня.

-- Черт возьми, -- проговорил он, поднеся руки к вискам, и улыбнулся широкой доверчивой, улыбкой: -- Черт возьми! Что со мной было? -- воскликнул он. -- Уснул?

-- Ну... как сказать...

Он встал и потянулся.

-- Непростительно! -- усмехнулся Джек. -- Не пишите об этом, ладно? Представляете, как выглядит астронавт, который засыпает на Луне? Ха-ха-ха... -- Он посмотрел на меня своими серыми, холодными глазами. Вот он передо мной -- Джек Темпль.

Он сделал решительный жест:

-- Ну, давайте, стреляйте в меня своими вопросами: Жду. Вперед, черт побери! Хотите, чтобы я рассказал, как высаживался на Луну?

Глава 3.

И Темпль рассказал мне о том, как высаживался на Луну. Рассказал подробно, вспомнив каждую фазу приземления. Прежде я уже слышал от других астронавтов примерно то же самое. Потом он описал Луну, сказав самые обычные банальные слова, какие я не раз слышал и раньше: небо черное, Земля похожа на зелено-голубую дыню, подвешенную в пустом пространстве, почт на Луне желтоватая, серая, кратеры, горы, камни, пыль я так далее и так далее. Думаю, что рано или поздно придется послать на нашу спутницу философа или поэта, если мы хотим узнать нечто более яркое и интересное.

Он говорил, ни разу не сбившись -- не сказав "туника" вместо "комбинезон", и мне трудно было просто слушать его, не то, что следить за сутью его рассказа. Я опять, как и прежде, обливался холодным потом. Мне так и хотелось крикнуть: "Расскажи лучше о Леониде, а не о Луне!" Но, разумеется" я не сделал этого, а только спрашивал себя: "А может, мне все это приснилось?". И продолжал испытывать какое-то странное волнение, едва ли не ужас, время от времени согласно кивая и поддакивая:

-- Да, да, конечно, интересно...

Наконец я встал, собрал бумаги с поспешными и совсем ненужными записями:

-- Ну, Джек, вы рассказали мне немало интересно, -- поблагодарил я.

Он улыбнулся:

-- Хватит?

-- Вполне! Да, послушайте, Джек... а какое у вас впечатление... -- я поколебался, не решаясь задать свой вопрос, -- какое впечатление осталось от вашего перехода к тому участку, который называется Фермопилы? -- Я произнес это название, преодолев страх. Кто знает, может, это слово поразит его, заставит вспомнить, приведет...

Куда?

Нет, ничего, на что я надеялся, чего опасался, не произошло.

-- Какое впечатление? -- переспросил он. --Да никакого! Я, ведь натренировался еще здесь, на Земле. Это было совсем нетрудно. .

-- Согласен. Но я не это имел в виду. Я хотел сказать...

-- Все было запрограммировано до секунды. Я не хочу сказать, что я и в самом деле превратился в почтовую посылку, но...

-- Я хотел напомнить про Фермопилы...Знаете, при всех исторических описаниях, при всем том, что там случилось...

-- Случилось? -- Он едва ли не с недоверием посмотрел на меня. -- Что могло там случиться?

-- Нет, Джек, не там, не на Луне. Есть такое место, которое называется Фермопилы... -- я вдруг по, чувствовал ужасную усталость, -- и на Земле тоже. В Греции, слышали?

-- В Греции? Вы уверены?

-- Ну, да.

-- Черт возьми! Вот это новость! А мне никто не говорил об этом!.. Знаете, что я вам скажу, Купер? Рано или поздно я съезжу туда и тогда смогу ответить на ваш вопрос, -- добавил он, указывая на меня пальцем. -- Какое странное, однако, название, -- усмехнулся он. -- Вы уверены, что нужно говорить ФермопИлы, а не ФермОпилы?

-- Уверен. Абсолютно.

-- Ну! А что же там случилось такого важного?

-- Не помню точно, -- ответил я. Теперь я опять обрел полное спокойствие. Я заглянул в глубокую беззвездную ночь, а сейчас опять взошло дневное светило... Я направился к двери.

-- Было очень приятно побеседовать с вами, Джек! Вы просто молодчина!

-- Как и все мои коллеги, не более того! -- ответил Джек и проводил меня до двери, продолжая разговор о каких-то пустяках. Он был в прекрасном расположении духа и вполне уверен в себе. Когда уже у выхода я протянул ему руку, он расстегнул воротник комбинезона, и я увидел пластырь под кадыком, в самой ямочке... Колокольчики тревога гром звякнули. Я невольно воскликнул, показав на его горло:

-- Пластырь!

Он удивленно взглянул на меня, не понимая, о чем я говорю. Потом, заметив мой взгляд, потрогал шею и спросил:

-- Это?

Я еще не пришел в себя от изумления, но все еще пытаясь изобразить равнодушие, сказал:

-- Черт возьми, выходит, вы умолчали, что поранились во время полета!

Джек колебался только мгновение, потом улыбнулся и пожал плечами.

-- Поранился? Нет, это какая-то царапина, пустяк... Я даже не заметил... Когда мне сказали об этом, я удивился и спросил: "Ранка на шее? У меня?"

-- Но как же так? Может, произошел какой-нибудь несчастный случай?

-- Нет, -- повторил он, сжав губы. -- уверяю вас. Полет прошел точно по заданной программе. Наилучший полет, какой только можно себе представить. А это, -- он снова, потрогал пластырь, -- просто не знаю, откуда это ваялось. Может быть, когда снимал комбинезон.... Не знаю! Не болит. А может, врач хотел взять кровь.

-- Может быть, -- пробормотал я, -- это была стрела?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное