Пришелец

На этом попытка жрецов отклониться от установленного предками обычая закончилась, и жизнь потекла по прежнему руслу, если не считать того, что похищений девиц стало значительно меньше, а те, кто внезапно исчезал с окраины маисового поля, редко возвращались в Город. Правда, непрошенный плод можно было вывести, обратившись к старой замшелой весталке по имени Таюпа, но та, испуганная последними указами Катун-Ду, либо требовала слишком больших денег, либо через жриц любви передавала такое зелье, от которого несчастная девица несколько дней корчилась в страшных мучениях, но в положенный срок все-таки производила на свет такого урода, от одного вида которого передергивало даже Толкователя Снов. Тот, мельком взглянув на младенца, приказывал отнести его к стопам Катун-Ду; радужные перья, широким нимбом окружавшие украшенное глиняными валиками лицо Верховного, согласно вздрагивали, толстые, отяжелевшие от краски ресницы на миг прикрывали неподвижные выпуклые глаза, и по этому знаку один из воинов хватал урода, поднимался на дымящуюся вершину Священной Горы и сбрасывал свою ношу в пышущий жаром кратер. Но Иц-Дзамна требовал жертв, и потому Верховный каждый вечер внимательно всматривался в приближающиеся к Городу вереницы пленников, а ночами, закрыв глаз круглым срезом тростника с четырьмя стеклами, считал количество белых хитонов, разложенных на скамье при входе в бани.

Одноногий старик являлся после полуночи. Вначале Катун-Ду слышал, как его тень плавными толчками скользит между колоннами храма и чувствовал легкое беспокойство лунного света за своей спиной. Потом на его гладко выбритое темя ложилась прохладная ладонь, и Верховному начинало казаться, что его воспаленный мозг орошает живительная влага. Он отводил от глаза тростниковую трубку и пальцами стирал с обреза красноватый налет охры, облетавший с его тяжелых ресниц.

— Пять, — говорил Катун-Ду и выставлял перед собой ладонь с широко растопыренными пальцами.

— Но ведь ты не любишь запаха крови и вида человеческих внутренностей, — говорил старик.

— Откуда ты это знаешь? — беспокойно озирался по сторонам Верховный.

— Ты закрываешь глаза, когда жрец вырывает сердце жертвы и бросает его к ногам вашего бога.

— Это благословение.

— Неправда, — усмехался старик, — ты ведь давно не веришь в то, что Солнце надо питать человеческой кровью…

— Да, — поспешно проговаривался Катун-Ду, — но жрецы…

— Жрецы? — перебивал его старик. — Ваши жрецы не так глупы, как это может показаться на первый взгляд! Они давно вычислили расстояние до солнца — высота ваших пирамид и храмов неизмеримо ничтожна по сравнению с ним! Так что вы напрасно проливаете человеческую кровь и бросаете в кратер Огненной Горы бездыханные тела!

— Не тебе, чужак, судить о том, что напрасно и что полезно! — строго хмурился Катун-Ду.

— А луна? — насмешливо продолжал старик. — Ты ведь смотрел на нее в тростниковую трубку — и что ты видел?

— Я видел горы, долины, кратеры! — оживлялся Катун-Ду. — Иногда мне даже казалось, что я вижу пирамиды и каменоломни, где вырубают огромные камни для возведения стен и гробниц!

— А Толкователь Снов говорит, что Луна — это золотая маска Солнца, за которой оно скрывает свой лик, чтобы люди могли отдохнуть от света и жары, — напоминал старик.

— Не тебе, чужак, судить о высокой мудрости Толкователя! — одергивал своего собеседника Верховный.

— Если твои глаза обманывают тебя, — почтительно произносил старик, — вырви их и стань как Слушатель Горы. Но как быть с твоими снами, ведь их можно вырвать из души лишь вместе с сердцем!

— Откуда ты знаешь про мои сны? — вскрикнул Катун-Ду. — Мои глаза, рот, уши и ноздри защищены священными амулетами!

— Значит, они бессильны против злых духов, похищающих по ночам твою душу, — спокойно сказал старик.

Катун-Ду повернулся к старику и медленно преклонил перед ним могучие жилистые колени.

— Спаси меня, — сказал он, — если Толкователь Снов докажет жрецам, что я лгу, — он прикажет привязать к моим ногам сандалии с золотыми подошвами!

— Ты так боишься смерти?

— Я боюсь глупой смерти, — сказал Катун-Ду.

— Смерть всегда страшит того, кто поклоняется ложным богам, — произнес старик.

— А ты знаешь истинных? — спросил Катун-Ду.

— Истинных? — повторил старик, подняв лицо к ночному небу. — Истина одна… Пройдут годы, и от твоего Города останутся одни развалины, птицы разбросают семена вокруг камней, корни трав и деревьев прорастут в щели между камнями и разорвут гробницы и пирамиды, как гнилые корзины и необожженные горшки, и только каменный истукан останется стоять на этом месте вечной загадкой для тех, кто придет сюда после вас!

— Лжешь! Лжешь! — дважды вскрикнул Катун-Ду, чувствуя, как трескается и сыплется с его лица сухая глина. — Иц-Дзамна самый могущественный из Богов! Его народ — величайший народ во всем подлунном мире!

— Тогда ты — самый могущественный государь из всех ныне здравствующих! — тонко усмехнулся старик. — И тебе нечего бояться своих снов!