Пришельцы

Сидору Ивановичу Ненашеву не понравилось, что пришелец вновь забирает инициативу, а свои действия оставляет опять, так сказать, вне контроля общественности. По идее-то, он должен сперва ответить на ряд вопросов, имеющих особую остроту и актуальность. Зачем он, например, завалил склад Клавки Царевой дефицитом? Ему что, его, понимаешь, никто не видит и никто не слышит, а у магазина до сих пор, даже ночью, лютует толпа. Людям неважно, как попали товары на склад, им отдай товары и - никаких гвоздей. Полковник из области губы в кровь покусал, соображая, каким способом усыпить бдительность потребителя и вывезти с неба упавшее добро на экспертизу. Эта его задача, пожалуй что и неразрешима. Так надобно полагать. Зачем, опять же, сперва был поднят за облака, а потом возвращен в голом виде на землю геолог Витька Ковшов. Витька-то, рассказывают, малость стронулся умом - вчера, что ли, аванс целиком на сберкнижку положил: буду, сказал копить деньги на возведение памятника Лошади, потому как Лошадь того заслуживает - она для цивилизации сделала никак не меньше, чем вся современная промышленность, вместе взятая. Лошадь к тому же добрей человека. Витькин жест получил в народе некоторый резонанс, и идея насчет памятника многим пришлась по душе. Бывший председатель сельского Совета Иван Васильевич Протасов ратовал за создание комитета по сбору средств на это благородное дело, а в качестве натуры предлагал использовать своего жеребца по кличке Маршал, который при новом седле будет глядеться весьма товаристо и браво.

- Ты бы шел к нам Федор Федорович, - предложил Ненашев теплым голосом, - садись рядком, поговорим ладком, а?

- Что есть бог?

- У него, видать, какие-то неполадки в системе, - объяснил опять присутствующим Гриша Суходолов. - Он встать не может. Я так мозгую: он новый способ материализации в заданной точке пространства осваивает. Я про это читал в одной английской книжке.

- Коньячку не пригубишь, Федор Федорович? - вежливо спросил Ненашев. Есть у меня коньячок, пять звездочек, понимаешь?

В горнице послышалось шевеление, раздались шаги, тяжелые, заскрипели половицы. Было такое впечатление, что по квартире передвигается слон или, скажем, монумент, какие стоят в городских парках. Эта поступь особо насторожила следователя Ольшанского, и он прекратил всякое движение, глаза его, широко раскрытые, обильно слезились.

Федор Федорович, высокий и тонкий, в курточке серебряного цвета, с черной камилавкой на голове, передвигался, не сгибая ног, он сел, устало надломившись, на предложенный стул возле окна и принял из рук председателя рюмочку в форме бочки, выпил не торопясь, со смаком даже, очки его отразили на стены черно-фиолетовый блик. Федор Федорович устало вытянул ноги в странных ботинках с толстенными подошвами и погладил бледной рукой живот, сказал коротко:

- Гре-ет!

- Коньяк, он греет! - весело отозвался Ненашев. - И бодрит еще. Вот ты спрашиваешь: что есть бог? Мне нравится, что ты в корень глядишь. А у вас не было бога, вы разве не верили?

- Не знаю.

- Верили. Наверняка верили! А наше общество по линии бога на данном историческом этапе сильно шатается. У вас, наверно, нет общества в нашем понимании этого слова. Всякий у вас обладает возможностью иметь все. Значит, наука достигла больших вершин. Значит, блага берутся просто и без усилий. Это интересно: отпала нужда в государстве, как форме единения. Так я мыслю, Федор Федорович? - Председатель налил коньяку по малой себе и пришельцу. - Ты следишь за ходом моих рассуждений?

- Слежу. Но я мало что знаю, это вам может показаться ложью, но это так.

Следователь Ольшанский еще не растормозился, пребывал еще в свежезамороженном состоянии.

- Вот ты интересуешься, что есть бог? Попробую растолковать суть в том виде, как я ее понимаю. Не обессудь, теоретик я слабый и образование мое негуманитарное, но с богом у меня старые счеты. Итак, приступаю,

Слово о боге, сказанное председателем колхоза "Промысловик" специально для пришельца.

Против бога я восстал будучи сопляком, и восстал неосознанно. В нашей избе бог присутствовал в переднем углу, как ему и полагается присутствовать. Иконка была небольшая и смутная, а под иконкой, значит, горела лампадка. Я против бога-то сперва, если честно, ничего не имел, мне не нравился запах лампадки - он был гнилой и горький. Я задувал огонь систематически, бабушка моя Аксинья его зажигала, а поскольку спички (серянки по-старому) считались предметом обихода недешевым, мне перепадали тумаки: бабушка моя Аксинья была по натуре невоздержанная и дралась голиком, полотенцем, ухватом, поленом, мокрой тряпкой, словом, тем" что подвертывалось под руку. Синяков я сносил несчетно, а лампадку все одно задувал, - у меня от религиозного дыма болела голова. Учинив надо мной расправу, старуха с маху падала перед иконой на колени, крестилась щепотью, торопясь по домашности, и говорила: