Пришельцы с Земли

Он посмотрел на Анхсенамен. Она страшно устала, слегка дрожала, а под величественными глазами были темные круги, но она стояла прямо, совсем рядом с ним, глядя на запад, на солнце. Ветерок трепал ее тяжелые черные волосы и тонкую белую мантию, что была на ней.

Она что-то шептала, и он наклонился ближе, чтобы услышать. «Хвала тебе, свет мира, творец всего, тебе, кто с любовью смотрит на все народы людей и каждого из них по отдельности, о Атон…»

Он не выдержал и воскликнул:

— Но это же Бог твоего отца!

Она взглянула на него, и слезы затуманили ее глаза.

— Да, это Атон, бог, создатель всего мира, и он любит всех равно, единственный, кто говорил с моим отцом. Мы поклонялись ему с песнями и возлагали цветы на его алтарь, под небом в столице — Ахетатоне.

— Он теперь запрещен в Египте. Ты поклонялась Амену последние десять лет. Можешь ли ты хотя бы помнить бога, которому молились, когда ты была совсем маленькой девочкой?

— Я могу помнить его, и иногда я шептала ему молитвы даже в Фивах. Я поклонялась и Амену тоже, и я боялась. Но они убивают зверей в темных храмах этой единственной деревянной фигуры, созданной жрецами. — Она подняла голову. — Я бы бросила сейчас Амена и вернулась к Атону, который был со мной так давно.

Тоас покачал головой. Он сам не слишком разбирался в богах, ни в одном, ни в другом. Он отдавал должное, как обычно, божествам любой страны, в которой ему случалось бывать, и приносил жертвы Миносу за удачу своих путешествий, но больше затем, чтобы успокоить страхи людей, чем из-за собственной сильной веры.

— Ты можешь занять каюту, — сказал он. — Она забита грузом, но ты можешь найти себе немного одежды и постель на одном из сундуков. Пепи может спать за твоей дверью, если хочешь, а меня ты позовешь, если понадоблюсь.

— Ты думаешь, мы действительно сможем добраться до Кипра? — вздохнула она.

— Кто знает. Это зависит от того, как скоро Эй обнаружит, что тебя увели, и как скоро он решит, что ты уплыла вниз по реке с критским кораблем, который так подозрительно поспешно сегодня отчалил, а потом, это зависит от того, как быстро смогут плыть его люди и будет ли нам дуть попутный ветер. Он может погнать на смену рабов и вдвое превзойти нас числом, но при хорошем ветре или в открытом море я покажу пятки любым египетским кораблям. Мы должны постараться, вот и все.

— Ты откровенный человек, — сказала она, помолчав. — Но ты не видишь явной облавы. Для чего ты стараешься, Тоас?

— Чтобы вернуться на Кипр с головой на плечах, — щелкнул он языком и отвернулся, чтобы понаблюдать за гребцами.

К утру усилившийся ветер наполнил паруса, и Тоас позволил своим уставшим гребцам поспать. «Им позже понадобятся силы, — думал он, — возможно, ненамного позже, если войска фараона были недалеко позади».

Сам он дремал урывками, пока они всю ночь работали, и теперь чувствовал себя вполне выспавшимся. Он пошел на корму и сменил рулевого, который со вздохом свернулся на досках и вскоре отключился. Тоас дежурил на носу корабля, и, казалось, что он был единственным бодрствующим человеком на борту.

Забрезжил южный рассвет, прошел день, а затем вновь воцарилась тьма. Луна зашла, и только величественно кружащиеся звезды на небосводе освещали путь. Здесь и там на невидимых берегах поблескивал огонь, но они молча скользили мимо по воде, и огни потерялись из виду. Глядя вперед, вдоль корпуса корабля, он мог разглядеть неясную плоскость паруса, а река слабо блестела на одну-две сажени от берегов. Он стоял один в ночи, посреди звезд и безмолвия.

Было очень тихо, луна зашла. Только тихое и грустное шуршание ветра и плеск слабых волн нарушали тишину. Прохладный и сырой ветер трепетал вокруг Тоаса, подобно мантии. Его слегка знобило. Лишь одинокий протяжный лай собаки или вой шакала ненадолго нарушали тишину и смолкали; а иногда крокодил щелкал хвостом или бегемот колыхал поверхность реки шлепаньем и брызгами, звук которых далеко разносился в беззвучной ночи.

Кто-то шевельнулся в массе спящих людей, поворчал и хмыкнул во сне. Странно, как беспомощны даже сильнейшие на этой тенистой земле. Тоас вздохнул, и ветер поглотил этот слабый звук. Еще кто-то шевельнулся, вышел из каюты под ним и встал на свободное место, вглядываясь в Нил. Могла ли и Анхсенамен не спать?

— Иди сюда, — сказал он очень мягко, и ветер донес до нее эти слова вместе с журчанием воды и скрипом досок и канатов. — Иди сюда и поговори немного со мной.

Она стала подниматься по короткой лестнице, — ее белое платье светилось во мраке, — и вышла туда, где он стоял, — у руля. Когда она была близко, он мог разглядеть ее лицо и фигуру, черты, едва различимые из-за темноты.

— Где твой маленький друг? — спросил он, зная, что это не то, что нужно было сказать.

— Он спит. Бедный Пепи, он был так озабочен и так много работал. — Она оперлась на перила, не глядя на него, уставившись мимо реки на берег с неясными в темноте очертаниями. Немного погодя она засмеялась, ветер подхватил и разнес грустный слабый смех. — Странно или нет, что единственным другом царицы Египта будет горбатый раб?