Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко.

Мы вышли вместе из моей квартиры и зашли в Асаdemiа за письмами Блока. Там Зощенко показали готовящуюся книгу о нем – со статьею Шкловского, еще кого-то и вступлением его самого. Я прочитал вступление, оно мне не очень понравилось – как-то очень задорно, и хотя по существу верно, но может вызвать ненужные ему неприятности…

В Асаdemiа ему сказали, что еще одну статью о нем пишет Замятин. Он все время молчал, насупившись.

– Какой вы счастливый! – сказал он, когда мы вышли. – Как вы смело с ними со всеми разговариваете…

Зощенко поведал мне, что у него, у Зощ., арестован брат его жены – по обвинению в шпионстве. А все его шпионство заключалось будто бы в том, что у него переночевал однажды один знакомый, который потом оказался как будто шпионом. Брата сослали в Кемь. Хорошо бы похлопотать о молодом человеке: ему всего 20 лет. Очень бы обрадовалась теща.

– Отчего же вы не хлопочете?

– Не умею.

– Вздор! Напишите бумажку, пошлите к Комарову или к Кирову.

– Хорошо… непременно напишу.

Потом оказалось, что для Зощенки это не так-то просто…

Зощенко очень осторожен – я бы сказал: боязлив. Дней 10 назад я с детьми ездил по морю под парусом. Это было упоительно… Мы наслаждались безмерно, но когда мы причалили к берегу, оказалось, что паруса запрещены береговой охраной. Вот я и написал бумагу от лица Зощенко и своего, прося береговую охрану разрешить нам кататься под парусом. Луначарский подписал эту бумагу и удостоверил, что мы вполне благонадежные люди. Но Зощенко погрузился в раздумье, испугался, просит, чтобы я зачеркнул его имя, боится, «как бы чего не вышло» – совсем расстроился от этой бумажки.

(Корней Чуковский)

Все это, разумеется, не мешало ему самым искренним образом стремиться к тому, чтобы как можно прочнее и органичнее – воспользуемся тут расхожей формулой того времени – «врасти в социализм».

Но выходило это у него далеко не так хорошо, как ему бы хотелось. И совсем не так хорошо, как это представлялось многим его доброжелателям и недоброжелателям.

В июне 1953 года на заседании президиума Союза советских писателей обсуждался вопрос о восстановлении Зощенко в СП. Константин Симонов, поддержанный своими коллегами (А. Софроновым, А. Твардовским, Л. Соболевым), настоял на том, чтобы Зощенко был не восстановлен, а принят заново, ибо в противном случае создастся ложное впечатление, будто бы исключен из Союза писателей он был неправильно.

Против такой формулировки решительно возражала Мариэтта Шагинян:

Был прецедент: Ахматову мы восстановили. Слабый, чуждый нам поэт…

А Зощенко, который сформировался при Советской власти, который ближе нам по существу, по внутренней позиции, которую он не менял все время, – его мы будем принимать, а не восстанавливать.

(Выписка из стенограммы заседания президиума ССП)

Конечно, можно сказать, что Мариэтта Шагинян сознательно преувеличила меру преданности Зощенко советской власти, поскольку желала ему всяческого добра.

Однако точно так же оценивали взаимоотношения Михаила Зощенко с советской властью люди совсем другого толка, у которых к тому же не было никакой нужды кривить душой или дипломатничать.