Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко.

Однако эта несусветная чушь не так чтобы уж очень отличалась от того, что говорили и писали в ту пору куда более грамотные и куда более ответственные люди. Официальная, узаконенная, имевшая повсеместное хождение точка зрения на сей предмет представляла собой ту же причудливую смесь самой вульгарной сплетни и яростного классового самосознания:

Он дремлет, Пушкин. Вспоминая снова
То, что влюбленному забыть нельзя:
Рассыпанные кудри Гончаровой
И тихие медовые глаза.

Случайный ветер нагоняет скуку,

В пустынной хвое замирает край…
Наемника безжалостную руку
Наводит на поэта Николай!

(Эдуард Багрицкий)

А некоторые были настроены даже еще более решительно и сурово, чем зощенковский докладчик. Принципиально не желали разбираться в том, какой Николай повинен в смерти Пушкина – Первый или Второй. Им было все равно, что тот Николай, что этот:

Мы твоих убийц не позабыли,
в зимний день, под заревом небес,
мы царю России возвратили пулю,
что послал в тебя Дантес.

(Ярослав Смеляков)

Да и насчет Натальи Николаевны тоже высказывались более определенно. Не сообщали интимы шепотком: «Между нами говоря, она ему изменила…» А во весь голос, с грубой большевистской прямотой и непримиримостью сводили с ней свои давние счеты:

Еще живя в сыром подвале,
где пахли плесенью углы,
мы их по пальцам сосчитали,
твои дворцовые балы.

И не забыли тот, в который,

раба страстишечек своих,
толкалась ты на верхних хорах
среди чиновниц и купчих.

(Ярослав Смеляков)

Ну, а что касается, так сказать, финального аккорда, заключительных фраз этой «Речи о Пушкине» («Влияние Пушкина на нас огромно. Это был гениальный и великий поэт. И приходится пожалеть, что он не живет сейчас вместе с нами…»), то здесь зощенковский докладчик тоже не оригинален. И тут он почти буквально повторяет то, что говорили куда более именитые и знаменитые докладчики.

Любить Пушкина хорошо, и, может быть, особенно хорошо любить Пушкина в наше время…

В грозах, бурях приходит новая весна… И между пролетарской весной, какой она будет, когда земля начнет одеваться цветами, и весной пушкинской гораздо больше общего, чем между этой приближающейся весной и тем разноцветным будто бы золотом, на самом деле сухими листьями, которыми усеяна была почва до наступления нынешних громовых дней.

(Анатолий Луначарский)

В правила игры входит не только идеология, но и лексика, и фразеология.

«Я, может, желаю знать, чего такого я промигал за эти годы, находясь со своими ураганными идеями», – говорит один зощенковский герой. Это словосочетание – «ураганные идеи» – звучит откровенной пародией. Но разве оно более пародийно, чем «громовые дни» Луначарского?

Конечно, зощенковский докладчик не так понаторел в произнесении различных речей, как блистательный Анатолий Васильевич. Поэтому он проговаривается: «Мы бы его на руках носили и устроили бы поэту сказочную жизнь, если бы, конечно, знали, что из него получится именно Пушкин».

Обмолвка означает, что на нынешних поэтов, из которых то ли выйдут Пушкины, то ли нет («вообще темная профессия, ну ее к богу в рай»), это обещание устроить им сказочную жизнь ни в коем случае не распространяется.

В самом деле: откуда может взяться твердая гарантия, что выйдет не кто-нибудь, а именно Пушкин? Поэтому с нынешними поэтами лучше вообще не церемониться: