Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко.

...судьба с ослепительной резкостью как бы заставила его опомниться, он слышал громовой окрик судьбы и понимал, что ему дается редкая возможность круто втащить жизнь на прежнюю высоту. Он понимал, что, если сейчас вернется к жене, будет безмолвно и безотлучно при ней, — невозможное в иной, повседневной, обстановке сближение произойдет почти само собою. Он чувствовал, наконец, что, ежели не воспользоваться теперь же этой возможностью вернуться, то уже очень скоро встреча с Аннелизой станет столь же немыслимой, сколь была до смерти их дочери. Обо всем этом он думал честно, мучительно и глубоко и особой логикой чувства понял, что если он поедет на похороны, то уж останется с женой навсегда...

Позвонив к Максу, он узнал от прислуги место и час, и в утро похорон встал, пока Магда еще спала, и велел слуге приготовить ему черное пальто и цилиндр. Поспешно допив кофе, он... посмотрел на часы. Надо было ехать, надо было ехать. Он быстро пошел в спальню поглядеть в последний раз, как Магда спит. И, остановившись у постели, впиваясь глазами в это детское лицо с розовыми, ненакрашенными губами, темными веками и румянцем во всю щеку, Кречмар с ужасом подумал о завтрашней жизни с женой, выцветшей, серолицей, слабо пахнущей одеколоном, и эта жизнь ему представилась в виде тускло освещенного, длинного и пыльного коридора, где стоит заколоченный ящик или детская коляска (пустая), а в глубине сгущаются потемки.

С трудом оторвав взгляд от щек и плеч спящей Магды и нервно покусывая ноготь большого пальца, он подошел к окну. Была оттепель, автомобили расплескивали лужи, на углу виднелся ярко-фиолетовый лоток с цветами, солнечное мокрое небо отражалось в стекле окна, которое мыла веселая, растрепанная горничная.

— Как рано ты встал. Ты уходишь куда-нибудь? — протянул, перевалившись через зевок, Магдин голос.

Он, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой.

(Камера обскура)

Лаконизм зощенковского письма не должен нас обманывать. Легче всего предположить, что герой «Возвращенной молодости» сработан из более грубого материала, чем герой «Камеры обскуры», что он, в отличие от набоковского Кречмара, не воспринял известие о смерти сына как последнее приглашение судьбы вернуть себе себя самого, втащить жизнь на прежнюю высоту. Но откуда мы знаем, о чем думал бедный Василек, когда, страшно побледнев, он стал ходить по комнате, обхватив свою голову руками?

Нет, герой Зощенко не хуже, чем герой Набокова, сознает, что в этот момент он окончательно перечеркивает всю свою прошлую жизнь, со всеми ее ценностями, со всей его прежней, отброшенной теперь прочь, как смятый бумажный листок, моралью.

Что же получили они взамен этой перечеркнутой, казалось бы, такой высокой и ясной, до краев наполненной смыслом и достоинством, жизни?