...удобно расположившись среди подушек, она звонила незнакомым людям, фирмам, магазинам, заказывала вещи, которые велела посылать по выбранным в телефонной книжке адресам, дурачила солидных лиц, десять раз подряд звонила одному и тому же номеру, доводя до исступления занятого человека, — и выходило иногда очень забавно, и бывали замечательные объяснения в любви и еще более замечательная ругань. Вошел Кречмар, остановился, глядя на нее со смехом и любовью и слушая, как она заказывает для кого-то гроб. Кимоно на груди распахнулось, она сучила ножками от озорной радости, длинные глаза блистали и щурились. Он сейчас испытывал к ней страстную нежность (еще обостренную тем, что последнюю неделю она, ссылаясь на болезнь, не подпускала его) и тихо стоял поодаль, боясь подойти, боясь испортить ей забаву...
Однажды, когда в поздний час после бала он Магду купал (так водилось у них), она, сидя в надушенной ванне и поднимая на кончике ноги набухшую губку, спросила, не думает ли он, что из нее вышла бы фильмовая актриса. Он засмеялся, ничего уже не соображая от предчувствия близкого наслаждения, сказал: «Конечно, еще бы», — и когда Магда наконец вылезла, он, торопясь, завернул ее в мохнатую простыню, растер и понес в спальню...
«Красавица ты моя, не плачь же... Вот завтра ты пойдешь выбирать автомобиль, — весело же! А потом мне его покажешь, и я, мо-ожет быть, — (он улыбнулся и поднял брови на лукаво растянутом слове „может быть“) — его куплю. Мы поедем кататься, ты увидишь весну на юге, мимозы».
Но как бы ни были привлекательны эти милые забавы, как бы много ни отбирали они душевных сил, они все же не в состоянии были заставить искусствоведа совсем забыть о живописи, а астронома — о звездах. Так уж устроена душа интеллигента, что он не может совсем не говорить о деле, которому отдал — мало сказать, жизнь — всю свою душу.
Он говорил о ранней своей страсти к живописи, о работах своих, о ценных находках, о том, как чистят картину — чесноком и толченой смолой, — как старый лак обращается в пыль, как под фланелевой тряпкой, смоченной скипидаром, исчезает грубая, черная тень, и вот расцветает баснословная красота, — голубые холмы, излучистая восковая тропинка, маленькие пилигримы...
Магду занимало главным образом, сколько стоит такая картина.
Он рассказывал ей о звездах и планетах, но она не проявляла никакого интереса к далеким мирам.
Туля, сияя красотой и распространяя аромат духов, расспрашивала профессора об его замечательной профессии, интересуясь главным образом, какую именно оплату профессор имеет за столь трудное, кропотливое научное дело.