В прохладной комнате с решетчатыми отражениями жалюзи на терракотовом полу Магда, как змея, высвобождалась из темной чешуи купального костюма и ходила по комнате в одних туфлях на высоких каблуках, и солнечные полоски от жалюзи проходили по ее телу.
Вечерами были танцы в казино...
Очень скоро по приезде возникли новые знакомые... Кречмар сразу стал чувствовать гнетущую унизительную ревность, наблюдая за тем, как тесно она танцует с другим...
Как бы часто и основательно он ее ни ласкал, Магда давно уже чувствовала какой-то недочет, какую-то неполноту ощущения, и это нервило ее... К несчастью, молодой австриец, лучший танцор в Сольфи, был чем-то похож на ее первого возлюбленного... Однажды, между двумя танцами, она оказалась с ним в темном углу сада, и была та очень банальная, очень человеческая смесь далекой музыки и лунных лучей, которая так действует на всякую душу. Чешуйчатое сияние играло посреди моря, и тени олеандров шевелились на странной белизне ближней стены. «Ах, нет», — сказала Магда, чувствуя, как губы молчаливого человека, обнявшего ее, гуляют по ее шее, по щеке, а горячие, умные руки забираются прямо под бальное платье, надетое прямо на тело. «Ах, нет», — повторяла она, но тут же закинула голову, жадно отвечая на его поцелуй.
Но нигилизм Зощенко последовательнее и страшнее набоковского.
Для героя Зощенко зрелище, открывшееся его глазам, было, конечно, некоторым потрясением. Но, в сущности, не таким уж страшным. Удар оказался довольно сильным, но не смертельным. Василек оправился.
Я имею в виду не только тот удар, который на время парализовал его и лишил языка, но и то нравственное потрясение, из-за которого свет померк в его глазах, когда он увидал свою возлюбленную Тулю в объятиях молоденького инженера. Собственно говоря, никакого нравственного потрясения не было. А если и было, то самое незначительное.
Василек полулежал на подушках. Правая часть его тела не совсем еще слушалась своего хозяина, и речь его была затруднена и невнятна.
Однако Василек надеялся на быстрое улучшение. К счастью, кровоизлияние в мозг было весьма незначительное, но положение ухудшалось нервным ударом, который, по мысли врача, должен пройти в ближайшие дни. Что касается своей жизни, то Василек, с трудом ворочая языком, сказал:
— Бы'ают ош'ыбки, но л'ыния п'авильная.
Ошибка Василька состояла в том, что он не до конца убил в себе человека. Связавшись со своей юной красавицей, он искренне привязался к ней не только телом, но и, так сказать, душой. (Разумеется, если можно назвать этим словом те ошметки души, которые он еще не до конца истребил в себе.) В нем еще живет атавистическое желание верить своей юной подруге, верить, что ее привязывает к нему не только корысть, а еще хоть какая-нибудь малость: ну, хоть благодарность за то, что он привез ее сюда, на юг, к морю.