Почему предательский?.. А, вот оно! Предательство сгубило Брана в Иверддон, и предательство ныне управляло фигурками на доске для гвиддвилла. Кто сделал последний ход перед тем, как Гвин маб Нудд вступил в игру? Мэлгон Высокий или старец Мэлдаф? Теперь это не имело значения — игра была нечестной, в этом я теперь был уверен. Никто из игроков-защитников, ни Мэлгон, ни Мэлдаф, ни Руфин, никто другой не позволил бы неприятельской фигурке беспрепятственно подойти к королю так близко.
Теперь я вспомнил, как стояли фигурки на доске во время совета. Фигурка рядом с королем была его собственной! Ее заменили на другую!
— Предательство! — ликующе вскричал я. — Обман, ложь и вероломство! Игра окончена!
Со всех сторон обрушились вопли, бормотания и стоны, каких я никогда прежде и не слыхивал и не хотел бы услышать снова, но это было уже не важно. С ликующим воплем я схватил подмененную фигурку и запустил ею в дальний угол комнаты. Все сразу же погрузилось в кромешную тьму, Авагдду, и искореженные твари — крылатые, рогатые, с копытами — хлынули густым потоком в окно, испещрив его лунный прямоугольник темными пятнами Вереща и плюясь, дуя друг другу в морду, отчаянно хлопая кожистыми крыльями в попытке вырваться отсюда, они убрались прежде, чем я успел собраться с мыслями. Я подбежал к окну и выглянул наружу. Я увидел, как они взвились над залитыми лунным светом крышами и башенками Каэр Гуригон и полетели на север, словно пчелы в пору роения.
Меня мутило от вони и нечистот, которые мои мучители оставили после себя. Я распахнул дверь и вывалился на лестницу Из палестра доносились веселые крики и песни, но мне нужно было выйти на свежий воздух и подумать. Бродя по пустынным улицам, я наткнулся на восточные ворота города. Стражники были пьяны или просто спали и в любом случае не видели, как я прошел мимо них.
Так я вышел из города Каэр Гуригон с его одетыми в пурпур королями, его отважными воинами в голубых кольчугах, его судьями и священниками, хитрыми златоторговцами, пекарнями, кузнями и рыночными площадями. Позади остались дворцы из тесаного камня, крепкие башни и ворот упорядоченные улицы, пересекающиеся под прямым углом гладкие, как доска — после того, как искусный мастер на шумном дворе распилит и выгладит узловатые, скрученные дубовые и вязовые стволы, что приволокли парные упряжки волов из темных лесных зарослей.
На какой-то миг яркие фонари у ворот ослепили меня, так что все поплыло перед глазами — словно завесу мрака прорезал головокружительный световой узор. Но как только я вышел на мощеную дорогу, лежавшую среди окрестных лугов, оставив свет позади, я быстро привык к ночи Мне стали видны вокруг спокойные очертания деревьев и коров, плывущих над поверхностью поднимающегося ночного тумана. Впереди меня, вознося свою темную могучую вершину к звездам, возвышался надо всеми холмами круглый серый суровый Динллеу Гуригон.
IX
Я бежал из Каэр Гуригон в возбуждении, близком к одержимости, почти на пределе. Я двигался ощупью, словно напился, как короли на пиру. Стоял тихий теплый вечер, длинные полосы тумана стелились по лугам. Из него то тут, то там выступали темные деревья, а вокруг в дымке неподвижно стоял скот, словно флотилия кораклей посреди застывшего, залитого луной океана. Ни звука — разве что где-то вроде бы тихо плеснуло: видать, рыба выпрыгнула из-под тяжелых вод разлившейся Хаврен. Откуда-то со дна колодца моей памяти всплыло воспоминание о долгом солнечном дне, когда мучения мои на время оставили меня и я отдыхал в полусне в своем чудесном саду близ Рина, а яблоки одно за другим падали в высокую траву вокруг меня.
Довольно долго я, шатаясь, брел по дороге под луной, пока вдруг не обнаружил, что стою у подножия священного холма Динллеу с крутой его стороны. Я собирался взобраться на вершину, где лежала широкая зеленая площадка, на которой прошлым днем король и его друиды разыгрывали действо Нельзя было терять времени, и, даже не посмотрев, где тропинка, я начал взбираться по возвышавшемуся надо мной обрывистому подъему.
Поначалу путь был нетруден, хотя мне приходилось изрядно стараться, продираясь по склону через папоротники, чьи мертвые стебли трещали под ногами. Но ближе к вершине я уже не шел, а карабкался, и был рад, что в лунном свете мне видно камни и ветви, за которые можно схватиться.
Теперь я продвигался не так быстро, а бодрящий ночной воздух позволил мне немного собраться с мыслями и восстановить силы. Не прекращая подъема, я смог постепенно перейти к размышлениям о своем предназначении и цели. Часто мне приходилось останавливаться и размышлять, каким бы путем мне пойти, хотя всюду было нелегко. И. погружаясь в мешанину смутных мыслей, я временами вроде бы слышал чьи-то шаги позади. Кто-то крался за мной Два-три раза я резко останавливался и смотрел вниз, но ничего не видел и не слышал. Ничто не говорило о том, что еще кто-то живой поднимался по этому крутому склону.