Пришествие Короля

Пес тоже оскалился, его слюнявая пасть широко распахнулась — на все пятьдесят широких балок зала Гвиддно. Коричневые уголки его черных губ быстро поднялись. Словно острые пики гор были его зубы и клыки. Как скалы, что возвышаются на морском берегу под мрачной башней Кустеннина в далеком Керниу, острые, как кинжал Ослы Киллеллваура, между которыми белеют кости и лежат разбитые тела. Скажи Гвин маб Нудд одно только слово, подумал про себя король, и чудовище жадно пожрет всех мужей в зале — короля, князей и воинов. Он разорвет их, сгложет и проглотит.

Тот, кто жаждал вмешаться в поединок, чтобы предложить собственную загадку, понимал, что только король может играть в гвиддвилл в своем пиршественном зале с Гвином маб Нулдом в Калан Гаэф. И следует сказать, король Гвиддно играл очень неплохо.

— Дормах, грозный пес, ответь мне, —
прерывистым голосом спросил он, —
Что ты ищешь до рассвета
На холме туманном этом?

Все гости, и так оцепеневшие от ужаса в этом заполненном нечистью зале, содрогнулись, когда Дормах утробно зарычал И еще страшнее этого жуткого рычания было ржание его голоногого хозяина, Главы Охоты и предводителя отлетевших душ. Он яростно захохотал, сжал пальцами голову одного из пирующих и, раздавив ее словно яичную скорлупу, подал в когтистых своих пальцах его мозг Дормаху. Тот лизнул и сглотнул его. Яростным и жестоким был хохот Нудда, и таким же смехом отозвалась его злобная шайка из-под кровли, с концов лавок и от косяков.

Никто потом не смог припомнить, кто же ответил — пес ли или его хозяин Но слова, что прозвучали в головах людей, были таковы, что их не забудут, покуда дожди омывают могилы князей Придайна на нагорьях и мысах. Все, кто собрался во Вратах Гвиддно на Севере, услышали насмешливый пронзительный скрежет. Слышали его и те, кто жил в земле Кантрер Гвэлод и всех шестидесяти кантрефах Придайна.

По мне, страшнее всего были первые слова демона. Даже сейчас, в болезнях и скорбях скитаясь среди волков в Лесу Келиддон, в снегу по бедра, среди мук, что длятся уже десять и сорок лет, все время слышу я в завывании ветра с горы Невайс злорадный голос:

— Видел я тело Гвенддолау,
Щедрого к бардам сына Кайдау —
Воронам пожива на славу!

За этим последовали другие строфы, столь же мрачные по смыслу, но все они были неоспоримо правдивы, они были врезаны в гранитные плиты, вписаны светящимися буквами в бархатную книгу, парящую над миром. Не эту ли книгу уничтожил я вместо той, о которой пел Талиесин? Но в Иверидде — разрушение и опустошение, и смерть всего.

— Видел я Иверидд, где пал
Сын его Бран, что славой блистал, —
Ворон и над ним пировал!
Пусть был Ллахлеу в волшбе силен,
Пусть от Артура он был рожден —
Все стал поживою для ворон!
На юге, на севере я бывал,
Где цвет Придайна воинства пал, —
А я по их могилам скакал!
Я мчал от восхода на закат —
Повсюду в могилах воины спят!
Я — жив, а им не вернуться назад!

Долго и громко хохотал, торжествуя, Охотник. Когда огромный пес Дормах снова растворился во мраке, Гвин маб Нудд, показалось, раздался от своей силы и увеличился ростом так, что рога его чуть ли не доставали до конькового бруса кровли. Больше он не насмехался над застывшим от ужаса королем, который с каждым неудачным броском костей клонился все ниже, пока подбородок его не коснулся земли. Последний ход — и короля сметут с доски! Гвин протянул руку, не сводя жуткого насмешливого взгляда с бледного лица короля Гвиддно, и подался вперед, чтобы сделать смертоносный ход.

Трудно сказать, сколько тянулось это мгновение — ведь это время безвременья. Затем внезапная судорога недоброго предчувствия прошла по уверенному лицу демона, когда он резко нацелился своей фигуркой в пустой квадрат, к которому были устремлены все взоры

Но за какой-то миг до того, как фигурку вставили в отверстие, по залу эхом пронесся звонкий крик, и see в изумлении обернулись. Это воскликнул принц Эльфин, который до этого мгновения сидел неподвижно, как и все. Теперь он вскочил и в величайшем возбуждении указывал на квадрат света в середине потолочной балки.

— Рассвет! — кричал он. — Рассвет! Игра кончена!