Пришёл, увидел и убил. Как и почему римляне убивали

Трудно представить себе более умышленное убийство. Это убийство, совершённое на специально подготовленной для этого арене человеком, которого учили убивать и умирать на потеху публики. Но кто здесь настоящий убийца? Меч в руках Спикула, но Спикул – порабощённый человек. Он оказался на арене не по своей воле; его согласия никто не спрашивал. Он не мог отказаться убивать Аптонета. Решение принимал не Спикул, а организатор игр, имени которого мы никогда не узнаем. Он поднял или опустил палец – или сделал что-то другое – и заставил Спикула совершить убийство[158]. Может быть, настоящий убийца – он, а Спикул – всего лишь его оружие? Сам организатор отверг бы это предположение по двум причинам: во-первых, он заявил бы, что исполнил волю толпы. Он бы сказал, что толпа решает, отпустить проигравшего и позволить ему побороться в другой раз или вынудить его испустить последний вздох на арене. Если бы мы нажали на него посильнее или если оказалось бы, что он склонен к самоанализу, организатор мог бы добавить, что произошедшее в тот день зависело не от него, а от судьбы. Непостижимые божественные силы сообщили о своей воле с помощью знаков: криков толпы, или, может быть, птицы, пролетевшей над ареной, или даже чувства, посетившего самого организатора и заставившего его совершить то, чему суждено было совершиться; он и не мог поступить иначе. В таком случае сам организатор был всего лишь орудием богов, которых, с точки зрения римлянина, существовало бесчисленное множество, Спикул – оружием, а толпа – инструментом, с помощью которого боги объявляли о своём решении. Убийство Аптонета было тщательно организовано – но ни один человек не был в нём виноват, потому что решали не люди, а боги. Они решили, что Спикул будет стоять над Аптонетом, молчаливо принимающим смерть – и тем самым умоляющим сохранить ему жизнь; что организатор повернёт свой палец так, а не иначе, повинуясь сверхъестественным силам, пронизывающим мироздание. Кстати, именно по этой причине римляне презирали гладиаторов, не выдерживавших напряжённости момента между жизнью и смертью и открыто моливших о пощаде. Гладиаторов учили смиряться с судьбой, они должны были вести себя стоически и не позволять себе эмоциональной реакции. У рыдающего и выпрашивающего помилование гладиатора было гораздо меньше шансов избежать смерти от меча, чем у мужчины, который вёл себя как полагается и казался достойным спасения, потому что, молча подставив шею под удар, демонстрировал покорность воле богов. Он не пытался убежать от судьбы, бороться с высшими силами; он признавал, что его жизнь, как и жизни всех остальных людей, находится в руках божеств. Чтобы гладиатору позволили и дальше дышать, он должен был делать вид, что выживание его совершенно не заботило, а это само по себе – психологическая пытка.