Присяга леди Аделаиды

Она сделала Марии резкий выговор за то, что она пришла так поздно (как она предполагала) от мисс Бордильон, и спросила, кто проводил ее домой. Марии ничего не осталось более, как назвать Лидни, потому что вопрос был повелительным, а Уильфреда назвать она не смела. Леди Аделаида подняла брови с сострадательным презрением и вышла из дома.

— Будь мисс Лестер моя родная дочь, я знала бы, как поступить в этом случае, — заметила она стряпчему. — Теперь же я умываю руки. Если она хочет унижаться, как ее брат, дело ее. Я не могу понять, как вы, стряпчие и полиция, могли выпустить этого человека на поруки.

— Я слышал, что относительно его вины есть большие сомнения, леди Аделаида. Но что касается слухов, то он желает жениться на мисс Лестер…

— Я думаю, что чем менее вы будете говорить об этом в моем присутствии, сэр, тем лучше, — надменно перебила она.

— Извините, леди Аделаида, я только хотел сказать, что мисс Лестер могла бы выбрать гораздо хуже.

— Она могла бы… что? — вскрикнула леди Аделаида вне себя от удивления.

— Выбрать гораздо хуже, — было спокойным ответом.

Леди Аделаида с нетерпением завернулась в шаль и не удостоила стряпчего ответом.

— Я подозреваю, что брат мой, лорд Иркдэль, сыграл со мной эту шутку, — вдруг сказала она, — вызывать меня в такой поздний час! Это так на него похоже, попасть в беду и не иметь возможности показаться.

На этот раз пришла очередь стряпчего не отвечать.

Войдя в комнату больного в «Отдыхе Моряков», леди Аделаида увидала только Уильяма Лидни. Он подошел к ней, как бы принять ее; негодование сверкнуло в ее глазах, а с губ сорвался упрек.

— Это вы наделали, сэр? Как вы смели вызывать меня из моего дома?

— Это я послал за вами, Аделаида.

Голос раздался позади Лидни, и леди Аделаида вздрогнула. Протянув руки, как бы приветствуя ее, стоял Гэрри Дэн — Гэрри Дэн, которого она считала лежащим в дэнском склепе. Она вскрикнула, задрожала и упала бы, если б Уильям Лидни не поспешил поддержать ее. Потом он тихо ушел и оставил их вдвоем.

Спрятав лицо на подушке дивана, со стыдом и раскаянием сидела леди Аделаида, когда объяснения почти кончились. В удивлении первой минуты, она произнесла слова, открывшие лорду Дэну — настоящему лорду — то, что он уже подозревал из рассказов Рэвенсберда и Софи, — что она узнала и его, и Герберта Дэна в ту роковую ночь, и что торжественная присяга, которую приняла она, была ложной.

— Моя жизнь целые годы впоследствии была одним горем, — жаловалась она в своем отчаянии. — Ужасный страх, чтобы об этом не узнали, вечно преследовал меня. Если бы меня судили за клятвопреступление и сослали на галеры, я не могла бы страдать более.

Он сидел несколько поодаль и слушал.

— Это еще не все. Я считала себя также вашей убийцей в некоторой степени, потому что, если бы я сказала тотчас, что видела, вы могли бы быть спасены, а я не сказала в моем ослеплении к Герберту Дэну. Ах, сказался мне мой грех! Но тогда было уже слишком поздно, я приняла присягу, которая была так гибельна для моего спокойствия.

— Тяжело было иметь такую тайну, Аделаида.

— Тайну, которая стала несчастьем всей моей жизни, — отвечала она горячо. — В дневной суматохе, в полночном уединении передо мною всегда была ужасная сцена — борьба между вами и Гербертом на утесах и моя ложная присяга, последовавшая за этим. Если бы правда обнаружилась, меня могли бы обвинить в сообщничестве в этом преступлении. В ежедневных отношениях, в разговорах с друзьями эти мысли мелькали перед моим внутренним взором, и мною овладевал трепет. О, Боже мой! Знаете ли вы, что значит тайный ужас, Гэрри, продолжительный, никогда не проходящий страх быть уличенным в каком-нибудь ужасном преступлении? Когда я засыпала в темную ночь, это заставляло меня просыпаться с криком, как будто от какого-нибудь ужасного сна. Дома говорили, что я подвержена кошмару, и мой муж думал это. Как тяжелая ноша на спине заставляет сгибаться тело, так прошлое согнуло мою душу — и я никогда не осмеливалась говорить об этом.

— Герберт обязал вас молчать?

— Никогда. Он не знает до сих пор, что я узнала его или вас. Может быть, он это подозревал, не могу сказать. С тех пор я почти не имела с ним отношений.

— Стало быть, моя предполагаемая смерть не принесла вам счастья, Аделаида?

Болезненный стон был единственным ответом. Счастья? Она уже сказала, что вся ее жизнь была одним продолжительным несчастьем. Неотступный страх, угрызение (если не раскаяние), сделали ее холодной, жестокой, равнодушной, злобной в своем эгоизме.

Гэрри Дэн опять встал и старался приподнять ее из ее унизительного положения. Ему удалось на этот раз, и она села на диван, но опустила голову на обе руки.

— Если бы не поведение ваше, Аделаида, — сказал лорд Дэн, опять садясь на свое кресло, — того, что случилось в ту ночь, никогда бы не было.

Разве она этого не знала лучше его?

— Это прошло, Гэрри, это прошло, — сказала она, махая рукой, как бы для того, чтобы изгнать всякое воспоминание.