Присяга леди Аделаиды

При таком показании не было предлога держать Рэвенсберда под арестом, и лорд Дэн неохотно велел его освободить. Неохотно, потому что в глубине сердца он все еще считал его виновным.

— Вы свободны, Ричард Рэвенсберд.

— Милорд, — сказал оправданный подсудимый, выходя из угла, где он стоял, и подходя к лорду Дэну. — Я думаю, что даже и теперь, несмотря на свидетельство, вы считаете меня убийцей моего господина. Еще раз позвольте мне сказать правду: я совсем не видал его после того, как ушел из замка утром.

— Я думаю, что это были вы, вы, и никто другой, — отвечал лорд Дэн, наклонив вперед свое строгое лицо. — Вы восторжествовали на время, но я напомню вам, Ричард Рэвенсберд, что такие преступления обнаруживаются рано или поздно.

Единственным ответом Рэвенсберда был поклон, довольно почтительный. Его обращение с лордом Дэном всегда отличалось заметным уважением. Впрочем, он ни с кем не был почтителен, а только бесстрашно независим. Он вышел из залы, не сказав более ни слова. Брефф стоял в воротах, но Рэвенсберд прошел мимо него, не заговорив с ним, и повернул к Дэншельду. За ним следом шли Коттон и Мичель; они были не столь необщительны, и буфетчик пригласил их выпить стакан эля. Очень приятно это было бедному, слабому Мичелю.

В зале остались лорд Дэн, сквайр Лестер, Эпперли и полицейский сержант. Первые двое говорили между собой. Эпперли был в глубокой задумчивости, а офицер записывал что-то в старой записной книжке, которую он вынул из кармана. Лицо его было очень задумчиво.

— Вы как будто в недоумении, Бент, — заметил стряпчий.

— Это правда, мистер Эпперли.

— Вы все еще думаете, что он виновен?

— Я в этом уверен.

— А я не уверен теперь, — сказал Эпперли, мнение которого изменилось после доказанного пребывания Рэвенсберда в другом месте. — Нельзя оставаться слепым к фактам, если он действительно воротился в гостиницу в то время, как он говорит.

— Я говорю вам, что он не воротился, — перебил сержант, — или Мичель ошибается во времени. Ничто не может быть так обманчиво, как свидетельство, основанное на времени, для доказательства какого-нибудь факта. Вот видите: вы ведь приметили, как я говорил, что мистер Гауторн сказал, что он обратил внимание, когда пришел, на то, что тогда было двадцать минут девятого. Этого самого обстоятельства достаточно для человека опытного, чтоб доказать его вину. Он сделал это с целью, поверьте. Тут кроется какая-нибудь хитрость; он, вероятно, перевел часы назад. Не это приводит меня в недоумение. Рэвенсберд ни меньше, ни больше хитер, чем другие, ему подобные, и мы его еще поймаем. Что касается пребывания в другом месте, я знал многих присягавших относительно времени, и присягавших честно, только они ошибались. Их стенные и карманные часы шли неверно, или солнце скоро зашло; я знаю, как можно верить пребыванию в другом месте.

— Что же приводит вас в недоумение? — спросил Эпперли.

Они говорили тихо, но сержант понизил голос до шепота, когда ответил коротко:

— Девица. Она приводит меня в недоумение. Я уверен, что она знает больше, чем сказала; это еще ничего, нам часто дают половину показаний, и эти недомолвки не тяготят их совести.

— Вы не верите ей?

— Я не говорю, чтоб я совершенно не верил. Но, видите ли, — прибавил сержант, употребляя свою любимую фразу, как он это делал, когда рассуждал о чем-нибудь очень серьезном, — я могу понять, что она была испугана в то время — всякая молодая девушка испугалась бы, если б была свидетельницей подобной сцены, — но что же пугает ее теперь?

Эпперли, по-видимому, поразил этот вопрос.

— Она казалась очень испуганной, когда стояла здесь, этого отвергать нельзя, — заметил он.

— А заметьте, сэр, что если кто-нибудь, кроме его самого, мог бы доказать виновность Рэвенсберда, то это леди Аделаида. Она…

Сержант замолчал, остановленный взглядом Эпперли. Обернувшись, он увидал прекрасное, престарелое лицо лорда Дэна, наклоненное вперед с пристальным вниманием. Он говорил громче, чем хотел.

— Что вы говорите, Бент?

Сержант объяснил. Он не имел особенного желания скрывать от лорда Дэна свои подозрения по поводу того, что леди Аделаида могла бы, если б хотела, доказать виновность Рэвенсберда.

— По какой же причине она не делает этого? По какой причине? — горячо спрашивал лорд Дэн.

— Милорд, я не могу этого понять, вот это-то и приводит меня в недоумение. Эта француженка, ее любимая горничная, невеста Рэвенсберда, может быть, она для нее выгораживает его. Она как будто боялась француженки, когда стояла здесь.

Из всех разнообразных происшествий, видов и сомнений, которыми это дело было окружено, это новое более всех было неприятно для лорда Дэна. Он был склонен делать заключения под впечатлением минуты, как сделал это и теперь. С самого начала в нем было тайное убеждение, что Аделаида Эрроль сказала неправду; он чувствовал это и утром, когда ее допрашивали. Это предположение представлялось ему разрешением тайны и граф принял его почти с непомерным гневом и с глубоким, глубоким огорчением. Она скрывает убийцу его бедного сына, ее жениха!