Присяга леди Аделаиды

— Я знаю, что не следует, — рассуждал сам с собою сержант, сделав прощальный поклон Лестеру. — И пользы-то никакой не будет, если бы я и поднял. Но я знаю одно: с тех пор, как я служу при полиции, эта женщина из всех женщин, которых мне случалось допрашивать, одна, несмотря на свою присягу, поставила меня в тупик. Я сам готов присягнуть, что леди Аделаида себе на уме.

Таким образом, шли дела в Дэншельде. В следующие девять или десять лет не случилось никакой перемены, на которой нам следовало бы остановиться. Вы подумаете, что девять или десять лет очень длинный период. Это правда, но он не казался таким длинным действующим лицам. А потом важные события наступили разом.

Глава XIV УИЛЬФРЕД ЛЕСТЕР ПОПАДАЕТ В БЕДУ

Вы заметили, что в последней главе употреблено выражение «девять или десять лет» и, может быть, думаете, что это сказано без особого намерения; но это сказано с намерением: хотя рассказ окончательно и быстро пойдет вперед о конце десятого года, но мы должны прежде всего обратить внимание на то, что случилось в конце девятого.

Дэншельдский замок был полон веселых голосов: у леди Аделаиды Лестер и ее мужа было шестеро детей. Они не принесли с собой спокойствия, потому что повлекли лишние издержки. Лестер был теперь человек озабоченный, постоянно думавший о том, как ему свести концы с концами. Но он все еще верил в свою жену и любил ее так, как любят немногие мужчины, дожившие до его лет.

А она? Ах, право, я не знаю, что сказать. Если бы я сказала вам, что она была дурной женой для Лестера, вы могли бы это принять с ошибочной стороны. Она была для него верною женой, но весьма бездушной.

Женщины, так же, как и мужчины, должны иметь в жизни какую-нибудь цель, а то они будут страшно несчастливы. Хорошая или дурная, а цель должна быть и вообще бывает. Леди Аделаида Лестер не имела никакой, будто она недостаточно дорожила жизнью для того, чтобы иметь цель. Прежняя беспечность перешла в какую-то хроническую скуку, и она проводила свои праздные дни, стараясь избежать этой скуки. С самого начала она бросилась, очертя голову, в мотовство и увлекла за собою мужа; издержки, которые были бы возможны для хозяина Дэнского замка, были просто разорительны для хозяина замка Дэншельдского, но леди Аделаида не имела здравого смысла, чтобы видеть это. Одни ее наряды стоили Бог знает сколько, в десять раз более, чем следовало стоить. У них был дом в Лондоне, и они каждый год пользовались всеми развлечениями лондонского сезона; они проводили в Париже раннюю весну, и леди Аделаида говорила, что она не может без этого существовать. Единственное время года, которое они проводили спокойно, была осень; тогда они оставались в Дэншельде.

Каким же образом все это мог выдерживать ничтожный (сравнительно) доход в три тысячи фунтов в год? Я предоставляю вам судить. Теперь он не получал даже и трех тысяч; он был принужден продать часть капитала и, таким образом, доход уменьшился, а большая часть капитала принадлежала мисс Лестер. Пятнадцать тысяч фунтов, завещанные покойным лордом Дэном леди Аделаиде, были каплею воды в океане и издержаны давно. Дети, родившиеся так скоро один за другим, нисколько не были помехою легкомыслию и расточительности их матери; наступало временное затворничество при появлении каждого маленького существа, а потом оно отдавалось на руки наемной кормилицы, и леди Аделаида опять становилась сама собой. Не то, чтобы она не любила своих детей. Она любила их ревнивой, требовательной любовью, но она находила, что быть с детьми — одно из величайших зол на свете, и вне Дэншельда редко была с ними. Она любила их так сильно, что была слепо несправедлива — вы сейчас услышите как, — но она вовсе не думала о воспитании. Она любила, чтобы дети приходили к десерту в щегольских платьицах, с глянцевитыми кудрями, любила вывозить их в экипаже разодетыми, как куклы. В это время она их страшно баловала. Бедный Лестер думал, что все заботы, тяготившие его, были естественным следствием большого семейства, и оплакивал свою несчастную судьбу.

Тифль все еще была в Дэншельдском замке и процветала. Она осталась горничной у леди Аделаиды и управляла слугами самовластной, сильной, твердой и неоспоримой рукой. Первые годы Тифль ездила с леди Аделаидой в Лондон и Париж, но когда семейство увеличилось, нашли необходимым оставлять Тифль в замке, и леди Аделаида наняла горничную француженку, какую-то воздушную девицу, которая болтала по-французски с детьми, когда была в замке, и уступала свое место горничной Тифль.