Присяга леди Аделаиды

Мисс Лестер прошла в свою комнату. Она встала у окна и смотрела на погоду, прислушиваясь к завывающему ветру. Солнце закатилось, но остатки света ярко виднелись на западном небе и всходила луна. Это нельзя было еще назвать сумерками.

— Кажется, я могу отважиться пойти — рассуждала сама с собой Мария. — В моем длинном темном салопе я могу вынести ветер. Я должна видеть Маргарет; я должна спросить ее, дошли ли до нее эти слухи, от которых мне делается дурно. Папа спрашивал меня за обедом, почему я не ем; как могла я есть, когда меня преследует этот ужасный страх? Да, я пойду; я пошла бы хоть только для того, чтобы избежать лорда Дэна.

Она надела соломенную шляпку, закуталась в салоп и тихо сошла с лестницы. В передней, когда она проходила через неё, был слуга. Передняя была маленькая, угловатая, из нее был ход в разные комнаты. Многие комнаты в ломе были старинные, кроме гостиных; они были очаровательны, все окна отворялись в сад, как балкон.

— Джемз, — сказала мисс Лестер, когда слуга отворил для нее дверь передней, — если спросят обо мне, скажите, что я пошла пить чай к мисс Бордильон.

Когда Лестер сообщил своей жене, что лорд Дэн будет у них вечером, от его внимания не укрылось, что она нахмурила лоб, и он заговорил об этом тотчас, как дети ушли из комнаты, и заговорил довольно резко:

— Ты имеешь какое-нибудь предубеждение против лорда Дэна, Аделаида?

— Предубеждение против лорда Дэна! Я?

— Мне показалось раза два в последнее время, что на лице твоем изображалось неудовольствие, когда ты слышала, что он будет у нас.

— О, нет! Для меня решительно все равно, бывает или не бывает у нас лорд Дэн, — отвечала леди Аделаида, принимая с усилием свою обычную томность и равнодушие и отворачиваясь, чтобы скрыть румянец, вспыхнувший на ее всё еще прекрасном лице.

— Я не удивляюсь, что он любит бывать у нас, — заметил Лестер. — Ему, должно быть очень, скучно в замке, не имея другого общества, кроме бедной глупенькой Цели. Твой кузен…

— Он мне не кузен, — перебила она.

— В строгом смысле нет, но его почти можно назвать кузеном. А ты знаешь, милая жена моя, что ты бываешь капризна иногда!

— Капризна! Да, я и сама так думаю. Ты женился на мне, Джордж, со всеми моими недостатками и проступками, помни. Не думаю, чтобы они уменьшились с годами.

— Итак, Дэн ничем тебя не оскорбил?

— Решительно ничем. Как этот ветер воет и ревет! Будет страшная ночь.

Разговор принял другое направление, а потом леди Аделаида ушла в гостиную. Только одна эта комната была освещена в этот вечер; но это была обширная комната, меблированная со всем возможным изяществом и не наполненная китайскими куколками, скляночками, чашечками и другими бесполезными украшениями, как бывает в многих комнатах.

Леди Аделаида не садилась; она ходила тревожно по комнате, то вынимая прелестную розу из хрустальной вазы, то взглядывая на название новой неразрезанной книги, то становясь перед большим зеркалом, в котором изображалось ее отражение, не за тем, как казалось, чтобы любоваться своей красотой, а скорее в мечтательной задумчивости.

Бывали времена, когда жизнь, настоящая и прошлая, леди Аделаиды показывалась ей в своем настоящем жалком колорите. Брак с Лестером был ошибкой, как предсказывал ей когда-то лорд Дэн, и она прилагала все силы, чтобы забыться. Она прилагала все силы также, чтобы забыть какой-то другой призрак, вечно преследовавший ее. В этот вечер он преследовал ее неотступно. Мечта о том, что могло быть, овладела ею, когда она стояла перед зеркалом, откидывая со лба свои глянцевитые льняные волосы белой рукой, сверкавшей бриллиантами. Если бы судьба была милостивее, и она была бы добрее; она могла бы научиться любить своих ближних, стараясь жить на этом свете, приготовляясь к будущему, между тем как она закалила свое сердце против всех добрых побуждений и становилась все жеще, все эгоистичнее, все фальшивее.

В дверях послышался легкий шум, и она оглянулась через плечо с тем испуганным взглядом, который в такие минуты можно было приметить в ней, как будто она боялась, что преследовавший ее призрак явится к ней наяву. Но это только вошла Тифль, вошла очень тихо, потирая руки и как бы с раскаянием умоляя о прощении, что осмелилась войти незваная.

— Миледи, тысячу раз прошу простить меня за то, что я осмелилась обеспокоить вас; я только пришла спросить, не прикажете ли затопить камин в вашей уборной. Ветер все усиливается.

— Затопить камин! Нет, не думаю; тепло. Впрочем, мне все равно.

— Так я велю затопить; я думаю, что это будет лучше для вашего сиятельства, — сказала Тифль, приседая и направляясь к двери.

Но вместо того, чтоб выдти, она опять вернулась.

— Ходят слухи, что лесничий-то умирает; ваше сиятельство, извините, что я упоминаю об этом, Миледи, — прибавила эта женщина, понизив голос, — худощавый-то был не кто иной, как Уильфред Лестер. Неприятно будет никому, миледи, если Кэтли умрет.