Присягнувшие Тьме

Часто бывает, что я сутками работаю без отдыха, сменную одежду храню у себя в кабинете. Среди коллег слыву трудоголиком и карьеристом. Работая в таком режиме, я скоро мог бы стать капитаном – это знают все. Но никто не знает истинной подоплеки моих поступков. Этот первый этап, связанный с похотью, – только один из многих. Первый круг ада. Я хочу глубже узнать зло во всех проявлениях, чтобы вернее его победить.

Однако окружающие, как всегда, неверно понимают мое душевное состояние. Я счастлив. Я соблюдаю один устав, следуя другому: в шкуре полицейского я выполняю все те же три монашеских обета – послушания, бедности и целомудрия, к которым прибавился еще один – обет одиночества. Этот последний обет я ношу на теле, как власяницу.

Каждый день я молюсь в соборе Нотр-Дам. Каждый день благодарю Бога за результаты, полученные с таким трудом, и прошу прощения за методы, к которым прибегал, – давление, насилие, угрозы, ложь. Я благодарю Его за помощь, которую оказывал жертвам, и за прощение виновных.

Моя болезнь так и не прошла. Даже в центре Парижа, на Страсбургском бульваре или на площади Пигаль, я по-прежнему вздрагиваю от невнятного бормотания рации или от скрежета о тротуар сгружаемых ящиков. Но я придумал, как с этим сладить: рассматривая насилие в прошлом сквозь призму насилия в настоящем.

Сентябрь 1999

Год в этой грязи, год знакомства со всеми формами сексуальных отклонений. Однако самым тяжелым в этой работе оказались не извращенцы, а сутенеры и подпольные сети. Целые дни засад, слежки не только за славянской мафией, преступниками из Магриба или производителями грязного видео, но и за известными людьми, политическими деятелями, склонными к извращениям. Ночи напролет я просматриваю кассеты, путешествую по сайтам Интернета, испытывая попеременно то возбуждение, то тошноту. Мне приходится закрывать глаза на изнанку жизни Конторы: на коллег, которые «клеят» жертв сексуальных домогательств, на стажеров, использующих кассеты в личных целях. И везде секс, по обе стороны зеркала.

Черный океан, в котором я находился в апноэ. Оглядываясь на череду прожитых месяцев, я прихожу к одному выводу: кое-что изменилось. Моя личность вызывает все меньше недоверия. Судебные следователи уже не видят во мне только карьериста и сразу подписывают ордера, за которыми я к ним прихожу. Коллеги начали заводить со мной разговоры, им по нраву мое умение слушать. Их признания становятся исповедями, и я могу почувствовать, до какой степени нас заразила борьба со злом, которая вынуждает изо дня в день переступать черту. Я все больше оправдываю свое прозвище – Капеллан.

Я думаю о Люке. Где он теперь? В Управлении судебной полиции? В уголовке? В Центральном бюро? После Руанды я потерял с ним связь. Надеюсь, что однажды встречу его на расследовании или где-нибудь в коридоре. Мне слышится знакомый голос у нас в Конторе, мерещится дорогое лицо в зале суда – и я уже думаю, что это он. Бросаюсь навстречу – и испытываю разочарование.

Однако я не ищу этой встречи. Я верю в наш путь – мы идем одной дорогой и, в конце концов, должны увидеться.

Время от времени еще один человек из моего прошлого врывается в поток ежедневных забот. Моя мать. Через несколько лет после смерти мужа она сблизилась со мной. В разумных пределах, конечно, – раз в неделю мы встречаемся с ней в чайном салоне на левом берегу Сены.

– Как дела на работе? Все хорошо? – спрашивает она, отщипывая кекс с сыром.

А я думаю об извращенце, которого задержал накануне по обвинению в изнасиловании подростка, больного, который макал хлеб в писсуары на Восточном вокзале. Или о маньяке-поджигателе, найденном мертвым вчера утром: он скончался от внутреннего кровотечения после анального секса со своим доберманом.

Я пил чай, отодвигая палец, и односложно отвечал:

– Да, все в порядке.

Потом мы обсуждали переустройство ее загородного дома в Рамбуйе, и все шло своим чередом.

Вот так передо мной постепенно раскрывался ад.

До декабря 2000 года.

До дела в коттедже «Сирень».

14

Иногда поражение лучше победы. Проигравший оказывается в более выигрышном положении и приобретает жизненный опыт. Когда я слушал показания Брижитт Опиц, супруги Корален, намереваясь впервые в жизни застать преступника на месте преступления, то никак не предполагал, что через несколько часов обнаружу только гору трупов, и не догадывался, что эта провальная операция обернется для меня, помимо вечных угрызений совести, еще и переводом в Уголовную полицию.

12 декабря 2000 года