Присягнувшие Тьме

— Это еще одно удачное стечение обстоятельств. Они прибыли по ложному вызову: это где-то в районе Ножен-ле-Ротру. И когда жандармы позвонили, они находились в нескольких минутах от места происшествия.

Я все записал и вернулся к физиологическим подробностям:

— Есть кое-что, чего я не понимаю. Ведь мозг может оставаться без кислорода всего несколько секунд. Как же Люк мог воскреснуть после двадцатиминутной смерти?

— Мозг функционировал за счет своих резервов. Думаю, что он снабжался кислородом в течение всего времени клинической смерти.

— Значит ли это, что у Люка не будет осложнений, когда он придет в себя?

Он сглотнул. У него был сильно выступающий кадык.

— На этот вопрос никто не может ответить.

Я представил Люка в инвалидном кресле, ползущего еле-еле, как слизняк. Наверное, я сильно побледнел, и врач легонько похлопал меня по плечу:

— Пойдемте. Здесь можно умереть от жары.

Выйдя на воздух, я почувствовал облегчение.

Только что кончился обед, и старики медленно разбредались, двигаясь как во сне. Я спросил:

— Здесь можно курить?

— Без проблем.

Первая же затяжка привела меня в чувство, и я перешел к заключительной части:

— Мне говорили об образке… на цепочке.

— Кто вам об этом сказал?

— Садовник. Человек, который вытащил Люка из воды.

— Спасатели действительно нашли образок, зажатый у него в кулаке.

— Он у вас?

Врач опустил руку в карман халата.

— Да, он остался у меня.

Предмет матово поблескивал на его ладони. Окислившаяся бронзовая медаль, стертая временем, на вид очень древняя. Я наклонился, чтобы лучше ее рассмотреть. С первого же взгляда я понял, что это такое.

На медали было выгравировано изображение архангела Михаила, архистратига небесного воинства — трижды победоносного врага Сатаны. Изображенный в духе «Золотой Легенды» Жака Воражина, герой был облачен в доспехи и держал в правой руке меч, а в левой — копье Христа. Правой ногой он попирал древнего дракона.

Врач продолжал говорить, но я его не слушал. В голове у меня звучали слова из Апокалипсиса:

И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них. Но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

Истина была очевидна: прежде чем низвергнуться в ад, Люк защитился от дьявола.

8

Декабрь 1991

Вот уже два года, как я не видел Люка. Два года, как я шел собственным путем, взяв за основу творения раннехристианских авторов, живя в мире «Апологетики» Тертуллиана и «Октавия» Минуция Феликса. С сентября я был слушателем французского отделения Папской семинарии в Риме.

Это было самое счастливое время в моей жизни. Дом 42 — здание с розовыми стенами по улице Санта-Кьяра, большой двор, окруженный галереей цвета светлой охры. Моя комнатка с желтыми стенами, которую я воспринимал как убежище для сердца и совести. Комната для занятий, где мы отрабатывали жесты для будущих литургий. «Benedictus est, Domine, Deus universi…»[4] Кроме того, у этого здания была терраса, смотревшая на купола собора Святого Петра, Пантеон и церковь Иисуса…

Мои родители настояли, чтобы на Рождество я вернулся в Париж, ибо для них было важно — «существенно», как выражалась моя мать, — чтобы мы провели конец года вместе. Но когда я приземлился в Руасси, ситуация, как оказалось, в корне изменилась: мои предки уже отправились на Багамские острова на яхте делового партнера отца.

Был вечер 24 декабря, и я испытал скорее облегчение, чем какое-либо иное чувство. Оставив вещи в особняке родителей на улице Виктора Гюго, я пошел бродить по Парижу. Просто так, без всякой цели. Ноги сами привели меня в Нотр-Дам. Там как раз начиналась всенощная.

В соборе было столько народа, что я с трудом пробрался внутрь и сразу проскользнул направо. Незабываемое зрелище: тысячи поднятых голов, отрешенные, сосредоточенные лица, звенящая тишина, пропитанная благовониями. Я был здесь чужим среди незнакомых мне людей и наслаждался этим, забыв обо всем: об упадке католической веры, о вероотступничестве священников, о запустении церквей.

— Матье!

Я повернул голову, стараясь разглядеть в толпе знакомое лицо.

— Матье!

Я поднял глаза. Стоя на основании колонны, Люк возвышался над толпой верующих. Его бледное лицо, покрытое медными веснушками, сияло как свеча. Он спрыгнул вниз и исчез в толпе. Но через секунду уже тянул меня за руку:

— Идем, живее. На выход.

— Но сейчас начнется служба…

В глубине хоров священник произнес:

— «На Тебя, Господи, уповаю!»

Люк подхватил на лету:

— «…Силой Твоей укрепляюсь, во веки не поколеблюсь…» Мы с тобой наслушались этого вдоволь, так ведь?