— Ничего сверх того, что обнаружил Люк и его люди.
— Правда?
Либо у Дюмайе есть свои источники, либо она читает мои мысли. Я ей ничего не говорил про ибогу. Пришлось уступить:
— Возможно, есть связь с делом Симонис. Со всей серией убийств.
— Какая связь?
— Мне нужно время.
— Так или иначе, Маньян будет действовать. Заполните пробелы в вашем досье, пока она сама этого не сделала. С помощью тайн вашей подружки.
97
Я закрылся в своей клетушке на задвижку. Теперь я хотел уладить один вопрос, который терзал меня с утра. Я набрал прямой номер префекта Резерфорда в Ватикане. Несмотря на пасмурный день, свет я не включил.
Через минуту я разговаривал с заведующим библиотекой. Казалось, он не был расположен нозволить мне поговорить с ван Дитерлингом. Мне пришлось намекнуть на «важное открытие», чтобы он наконец соизволил соединить меня с кабинетом его преосвященства.
— Что у вас, Матье?
Хриплый голос фламандца. Без преамбулы, без приветствия. Хорошо хоть так.
— Я продолжаю свое расследование, ваше преосвященство. Мне нужно кое-что у вас выяснить.
— А вы не хотите сначала проинформировать меня?
Со времени моего визита в Ватикан я не подавал никаких признаков жизни. Кардинал продолжал:
— Возможно, вы переметнулись в другой лагерь?
Это был прозрачный намек на мое пребывание в Польше.
— Я не принадлежу ни к какому лагерю, — ответил я твердо. — Я иду своим путем. Когда я узнаю правду, я сообщу ее вам.
— Что вам уже известно?
— Дайте мне еще несколько дней.
— Почему я должен вам верить?
— Ваше преосвященство, я позволяю себе настаивать. Я близок к главному открытию. Я занимаюсь новым «лишенным света».
— Как его имя?
— Через несколько дней.
Кардинал хрипло усмехнулся.
— Я еще вам доверяю, Матье. Не знаю почему. Что вы хотите выяснить?
— Вы расспрашивали Агостину Джедду о ее предсмертном опыте?
— Разумеется. Мои специалисты провели с ней несколько бесед.
— Она вам говорила о том, кого видела в глубине туннеля?
Я почувствовал, что он колеблется.
— Что вы хотите знать? Спрашивайте прямо.
— Как выглядел собеседник Агостины?
— Она говорила о бледном молодом человеке, очень высоком. По ее словам, он парил в туннеле. Подобно ангелу. — Он повторил с оттенком удивления: — Ангел — это ее собственное выражение.
— Она не говорила о старике?
— Нет.
— Она не упоминала о светящихся волосах?
— Нет. Это описание, которое вам дал ваш «лишенный света»?
Я проигнорировал вопрос:
— В этом ангеле не было ничего устрашающего? Никакой зловещей черты?
— То есть вы хотите сказать, что это чудовище. По словам Агостины, у него отсутствовали веки, а рот был растянут зажимами, какими пользуются дантисты. Все зубы торчали наружу, острые, как клинки. Я вспоминаю еще одну деталь… Она упоминала что-то похожее на искусственный член, огромный, из алюминия… Или фантастический гульфик. Вы встречались с Агостиной: вы знаете, какими нездоровыми желаниями она одержима.
— Это все? Никаких других ужасов?
— Вам этого недостаточно? Ее описание было очень точным. Само по себе это уже ново.
— Ново?
— Вспомните: прежде «лишенные света» не могли описать своего искусителя. Теперь их память удерживает подробности. Это одна из сторон происходящей перемены.
— А почему, по вашему мнению, каждый из этих людей изображает дьявола по-своему, совсем не таким, каким мы привыкли его представлять?
— «Легион имя мне, потому что нас много». Сатана любит принимать разные обличья. Но сущность всегда одна.
— Каждый «лишенный света» видит особое существо, словно специально созданное для него.
— Что вы хотите сказать?
— Этот образ мог прийти к ним из их прошлого. Своего рода психическая конструкция, собранная из их воспоминаний.
— Мы об этом думали. Мы исследовали историю Агостины. Никого похожего на бледнолицего ангела. Никаких ртов с расширителями и зубами вампира. К чему вы клоните, Матье? Вы полицейский. Так работайте на земле.
— Мы на ней, матушке, и находимся, ваше преосвященство. Я вскоре вам снова позвоню.
Я стал рыться в своих записях. Фуко оставил мне координаты психиатра Раймо Рихиимяки: Юхи Валтонена. Я набрал десять цифр, включая код страны. Это был номер мобильного телефона — где бы он ни находился, я его достану.
Послышался гудок. Выпал ли уже в Таллине снег? Я ничего не знал об этой стране, кроме того, что она — самая северная из стран Балтии. Я представил себе серые берега, черные скалы, темное и ледяное море.
— Хеллоу?
Я назвал себя по-английски. Мужчина свободно продолжил на том же языке. Он уже разговаривал с Фуко. Он был в курсе нашего расследования и был готов мне помогать. Слышимость была хорошая. Словно отполированная морским ветром. Я тут же задал ему вопрос о предсмертном опыте Раймо.
— У него были какие-то воспоминания, — подтвердил психиатр.
— Он вам описал того, кто ему являлся?
— Раймо говорил о ребенке.
— О ребенке?
— Скорее о подростке. О ком-то очень юном, толстеньком, плавающем в темноте.
— Описал ли он вам его лицо?
— Насколько помню, да. Раздавленное лицо. Или изуродованное. Раймо говорил о свисающих клочьях мяса. Морда окровавленного бульдога…