Прискорбные обстоятельства

— Почему спал? Во-первых, она не в моем вкусе, а во-вторых, не могу же я спать с каждой! К тому же оказалась замужем… А вот на танцы — да, ходил. Заниматься, как ты понимаешь, у профессорской вдовы не было никакой возможности. Да и перед смертью не надышишься! Мы ходили на танцы в парк. Особенно отрывались после очередного экзамена: бутылка крепленого вина, павлиний галстук, девочки… Один раз, помню, едва не влипли: пришлось провожать в конец Журавлевки — это такая себе деревня посреди Харькова, — а там темень кромешная, грязь, прорва собак да еще местная пацанва… Едва ноги оттуда унесли…

— А дальше? — приморенно, посапывая, бормочет Светлана и украдкой зевает в кулачок.

А дальше последний экзамен, солнечный день и маленький сабантуй на дощатой профессорской веранде с двумя или тремя счастливчиками, уже зачисленными в студенты. Мы пили вино, смеялись, шутили, и предстоящая жизнь казалась нам долгой и необыкновенной, как может казаться только в молодости. И тогда же, как предвестник грядущих перемен, промелькнуло на веранде прелестное юное лицо и скрылось в глубине дома.

«Профессорская внучка, — сказал один из нас и причмокнул губами. — Вот бы с ней потолковать как-нибудь поближе…»

«Так ведь прячется, из своей комнаты почти не выходит, — посетовал с притворным вздохом другой. — Уж я пробовал к ней и так, и этак…»

Но в тот день вышло наоборот, и золотоволосая скромница появлялась на веранде не один раз — ни на кого не глядя, брала табурет, веник с совком, выливала из цветочной вазы застоявшуюся воду…

А на следующее утро, когда я остался один в комнате и готовился к отъезду, из-за приоткрытой кухонной двери до меня долетел неясный вопрошающий голосок, и вслед за тем бессовестная старуха высунулась из кухни, всмотрелась и ткнула в мою сторону пальцем:

«Ах этот франт? Этот поступил. Чего ему не поступить? Вон у него какой галстук!..»

Как хорошо, как светло начиналась жизнь! Куда это все подевалось?

Я перевожу взгляд с гипнотизирующего лунного пятна на Светлану. Она спит, и только ее веки слегка подрагивают во сне, как будто глаза под ними бессонны и жадны до сновидений. А может быть, никуда и ничего не ушло? — думаю я, вглядываясь в ее покойное неподвижное лицо. Может быть, жизнь попросту вторит природе и в ней происходит очередная смена времени года? Но зима только началась, а от этой девочки уже пахнуло на меня нежданной весной…

Под утро мне приснилась давняя прелестница из Харькова, и какой-то голос глумливо нашептал: а ведь здесь ты мог бы повернуть в другую сторону. Женился бы на юной золотоволоске, остался бы на веки вечные в Харькове, вытравил бы из профессорского дома всех клопов к чертовой матери! Но ты испугался, когда старуха на прощание стала приставать:

«Чем у нас-то не нравится? Живи, если хочешь, учись в своем институте. Я за проживание дорого не возьму».

Да, думаю я, проснувшись в странной печали от осознания, что в жизни могло случиться что-то прекрасное, но не свершилось, судьба дарует нам разнообразие путей и дорог. Или это иллюзия, обман и нам дана только видимость разнообразия? Ведь фаталисты недаром веруют: чему быть, того не миновать! То есть дорога-то имеется, только ты все равно по ней не пойдешь — путь задан в обратном направлении. Значит, и со Светланой все у нас было определено наперед — мы должны были с ней встретиться, — и точно так же в небесной канцелярии уже решено, чем у нас все закончится? И судьба дурит нас, якобы манит, а на самом деле насмехается, бессовестно кукловодит…

Какой-то подлый, путаный сон, право!

Осторожно, не поворачивая головы, я скашиваю глаза — у меня под мышкой, свернувшись калачиком, бесшумно спит молодая, щуплая, как подросток, женщина, по возрасту годящаяся мне в дочери. Для чего судьбе понадобилось прибить ее ко мне? И чья здесь судьба отличилась — моя или ее? Или наши судьбы сговорились между собой?

— Светка! — тормошу я девочку и целую ее в нежную розовую раковину уха. — Проснись, соня, опоздаешь на работу!

— Отстань! Какая работа? Я спать хочу, — недовольно бормочет она и поворачивается спиной, но уже в следующий миг пружинно подскакивает и смотрит на меня сияющими недоверчивыми глазами. — Я… проспала?.. Как это? За столько лет — первый раз!..

— Это все скотч, будь он неладен!

— Нет, это другое… Что другое? Сам знаешь… Ничего подобного, я не краснею!.. Отвернись, пожалуйста, мне неловко… Ах так? Ну и смотри, ну и на здоровье!..

19. Маска Скарамуша

В госпитале никаких перемен не наблюдается: все та же капельница, клокочущее дыхание увядающей жизни, сестра-сиделка с непроспавшимся отсутствующим взглядом. Я пытаюсь всучить ей коробку конфет, но сестра решительно отталкивает мою руку — видимо, предупреждена об участии в судьбе больной самого Синицына.