Прислуга

И вот я в услужении у проклятой пьянчуги. Даже ведь не магазинные бутылки, а с красными восковыми крышечками, какими мой дядюшка Тоуд, бывало, закупоривал свою отраву. Мама всегда говорила, что настоящие алкаши, вроде моего папочки, пьют самодельное пойло, потому что оно крепче. Теперь я вижу, что она такая же дура, как мой покойный папаша.

Мисс Селия берет в руки бутылочку, глядит на нее так, словно внутри сам Иисус, а она не может дождаться спасения. Открывает, прикладывается, вздыхает. Потом делает еще три больших глотка и откидывается на подушки.

Меня начинает трясти при виде облегчения на ее лице. Она так спешила получить свой нектар, что даже дверь не заперла. Приходится изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не заорать на нее. Заставляю себя вернуться в кухню.

Десять минут спустя мисс Селия спускается вниз, усаживается за кухонный стол и спрашивает, буду ли я обедать.

– Свиные отбивные в морозилке, а я сегодня есть не буду, – заявляю я и ухожу прочь.

Вторую половину дня мисс Селия проводит в ванной комнате – сидит на крышке унитаза. У нее там над бачком висит сушилка для волос – громадный колпак, закрывающий всю ее высветленную головку. С такой штуковиной на башке она и взрыва атомной бомбы не услышит.

Я поднимаюсь в пустую комнату еще раз, открываю шкаф. Две дюжины плоских бутылок виски спрятаны за старыми одеялами. Которые мисс Селия, должно быть, привезла с собой из округа Туника. На бутылках нет этикеток, только выдавленное на стекле клеймо «Старый Кентукки». Двенадцать штук полны, готовы к употреблению. Двенадцать пустых, с прошлой недели. Пустых, как эти проклятые спальни. Неудивительно, что у дуры нет детей.

В первый четверг июля, ровно в полдень, мисс Селия выползает из постели на кулинарный урок. Она в белом джемпере, жутко тесном. Клянусь, ее одежда с каждой неделей все меньше размером.

Занимаем свои места – я у плиты, она на табуретке. С тех пор как на прошлой неделе обнаружила эти бутылки, я с ней почти не разговариваю. Я не злюсь. Я в бешенстве. Но каждый день из минувших шести я клянусь себе, что буду строго следовать маминому правилу номер один. Если я скажу что-нибудь, это будет означать, что мне есть до нее дело, а это вовсе не так. Мне все равно, даже если она ленивая пьяная дура.

Кладем отбитого цыпленка на решетку. Потом приходится в миллиардный раз напомнить этой безмозглой, чтоб помыла руки, пока своим неряшеством не прикончила нас обеих.

Наблюдаю, как золотится цыпленок, и стараюсь забыть, что она тут рядом околачивается. Жареный цыпленок всегда поднимает мне настроение, как-то легче жить становится. Почти забываю, что работаю у пьянчуги. Когда первая партия готова, откладываю часть в холодильник на ужин. Остальное отправляю на тарелку, нам к ланчу. Она устраивается, как обычно, за кухонным столом напротив меня.

– Возьмите грудку, – предлагает мне, хлопая голубыми глазищами. – Пожалуйста.

– Я ем ножки, – отвечаю я, беря кусочек с общей тарелки. Листаю «Джексон джорнал». Устраиваю газету перед лицом так, чтобы не смотреть на мисс Селию.

– Но на них очень мало мяса.

– Они вкусные. Жирные. – Продолжаю читать, стараясь не обращать ни на что внимания.

– Что ж, – говорит она, беря грудку, – думаю, в таком случае мы с вами идеальные партнеры в поедании цыпленка. – И через минуту добавляет: – Знаете, мне так повезло, что вы моя подруга, Минни.

Мне тут же становится дурно, отвращение волной вскипает в груди. Опускаю газету, пристально смотрю на мисс Селию:

– Нет, мэм. Мы с вами не подруги.

– Что вы… конечно, подруги, – улыбается она, словно делает мне большое одолжение.

– Нет, мисс Селия.

Она опять хлопает накладными ресницами. «Прекрати, Минни», – приказывает внутренний голос. Но я уже не в силах остановиться. Понимаю, что не смогу больше стерпеть ни минуты.

– Это… – она разглядывает цыплячью грудку, – потому что вы чернокожая? Или потому что… не хотите дружить со мной?

– Причин много, а то, что вы белая, а я черная, – где-то посередине.

Она больше не улыбается:

– Но… почему?

– Потому что когда я сказала, что просрочила плату за электричество, я вовсе не просила у вас денег.

– О, Минни…

– Потому что вы даже не можете рассказать своему мужу, что я здесь работаю. Потому что вы торчите дома двадцать четыре часа в сутки, доводя меня до бешенства.

– Вы не понимаете, я не могу. Не могу выйти.

– Но это все ерунда по сравнению с тем, что я теперь знаю.

Лицо у нее под слоем косметики побелело.

– Все это время я думала, что вы умираете от рака или немножко помешанная. Бедненькая мисс Селия, думала я.

– Понимаю, это трудно…

– Но теперь-то я знаю, что ничем вы не больны. Я видела вас наверху с бутылками. И больше вам не удастся водить меня за нос.

– С бутылками? Боже мой, Минни, я…

– Надо было бы вылить все в канализацию. Надо было бы рассказать мистеру Джонни прямо сейчас…

Она встает, отбросив стул.

– Вы не посмеете рассказать…

– Вы делаете вид, что хотите детей, а сами пьете столько, что слона отравить можно!