Прислуга

Вы, наверное, не знаете, что после школы я училась в колледже. И закончила бы, если б не решила выйти замуж. Это одно из самых больших огорчений в моей жизни – отсутствие диплома. Но зато у меня двое сыновей, которые стоят всего этого. Десять лет мы с мужем откладывали деньги, чтобы отправить их в колледж, но сколько бы ни работали, на двоих все равно не хватало. Оба моих мальчика умны и страстно хотят учиться. Но деньги есть только для одного, и вот я спрашиваю Вас – кого из близнецов Вы отправили бы в колледж, а кого – работать на укладке асфальта? Как сказать сыну, что вы любите его точно так же, как второго, но все-таки решили, что у него в жизни не будет шанса? Вот то-то. Вы бы нашли способ помочь обоим. Любой ценой.

Вы, конечно, можете считать это письмо раскаянием. Да, я украла, украла у этой женщины. Уродливое кольцо с рубином, чтобы заплатить за обучение. Она никогда его не надевала, и я считаю, что она должна мне – за все, что я терпела, работая на нее. Теперь, конечно, мои мальчики не попадут в колледж. Все наши сбережения уйдут на штраф и судебные издержки.

С уважением,

Юл Мэй Крукл.

Женский блок 9, тюрьма штата Миссисипи.

Тюрьма. Я вздрагиваю. Оглядываюсь в поисках Паскагулы, но она уже вышла из комнаты. Хочу спросить, когда это произошло, как это могло случиться так дьявольски быстро? Что можно сделать? Но Паскагула уже на террасе, помогает маме. Там мы не можем разговаривать. Мне дурно, до тошноты. Выключаю телевизор.

Представляю, как Юл Мэй пишет мне письмо в тюремной камере. Черт, я даже знаю, о каком кольце идет речь – мать Хилли подарила ей на восемнадцатилетие. Хилли оценила его несколько лет назад и выяснила, что это даже не рубин, а гранат, он почти ничего не стоит. Хилли никогда его не носила.

Звук, доносящийся с террасы, теперь напоминает хруст ломающихся человеческих костей. Я иду в кухню, чтобы дождаться там Паскагулу и получить наконец ответы. Я расскажу папе. Посмотрим, не сможет ли он помочь. Не знает ли он адвокатов, готовых защищать ее.

Ровно в восемь вечера я на пороге Эйбилин. Сегодня должна была состояться первая беседа с Юл Мэй, и хотя я понимаю, что этого уже не будет, но все же решаю прийти. На улице дождь и сильный ветер, и мне приходится придерживать полы плаща. Я хотела было позвонить Эйбилин, обсудить ситуацию, но не смогла заставить себя. Вместо этого практически силой затащила Паскагулу наверх, в свою комнату, подальше от мамы и расспросила обо всем.

– У Юл Мэй был очень хороший адвокат, – рассказала Паскагула. – Но, говорят, жена судьи дружит с мисс Холбрук, и хотя за мелкое воровство положено всего шесть месяцев, но мисс Холбрук добилась, чтобы ее посадили на четыре года. Суд закончился, даже не начавшись.

– Я могу попросить отца. Он мог бы попытаться найти… белого адвоката.

Паскагула печально покачала головой:

– Это и был белый адвокат.

Стучу в дверь, и мне ужасно стыдно. Теперь, когда Юл Мэй в тюрьме, я не должна думать о собственных мелких проблемах, но все же осознаю, какую роль вся эта история сыграет в судьбе книги. Если вчера служанки просто боялись помогать нам, сегодня они смертельно напуганы.

Дверь открывается, на пороге стоит чернокожий в белом священническом воротничке. Слышу голос Эйбилин:

– Все в порядке, ваше преподобие.

Поколебавшись, он отступает, пропуская меня в дом.

В крошечной гостиной и прихожей собралось человек двадцать. Даже пола не видно. Эйбилин принесла стулья из кухни, но в основном люди стоят. В дальнем углу замечаю Минни, она в униформе. Рядом с ней Ловиния, прислуга Лу-Анн Темплтон, но остальные мне незнакомы.

– Привет, мисс Скитер, – шепотом здоровается Эйбилин. Она тоже в белой униформе и белых ортопедических туфлях.

– Мне, наверное… – Оглядываюсь. – Я зайду попозже.

Эйбилин качает головой:

– С Юл Мэй случилось несчастье.

– Я знаю.