Прислужник своего «Естества»

Кэтрин Джонс выглядела сильно рассерженной. Лицо покраснело, и выражение на нём спокойным никто бы не назвал. После осмотра «пациенток» и предварительных обезболивающих уколов она вся так и ярилась:

— Ну и для чего, объясните мне ради Бога, вам надо было увечить их так сильно?! Неужели нельзя было просто — для «вразумления» слегка потрепать, побить, и «помять»?!

— Объясню, доктор. — Андрей стоял, прислонившись к косяку операционной, по углам которой валялись, или сидели, прислонившись к стенам, сильно помятые рядовые и сержант — та лежала навзничь, находясь всё ещё без сознания. На лежаках операционной и в кресле сидела его команда, — Я — человек слова. И я честно предупреждал их, их всех, что если не сдадутся — буду бить сильно. И — больно. А поскольку они отказались выполнить мой приказ, и ещё и стали оскорблять мою Семью — вот и получили. То, что заслуживали. Я никому не позволю безнаказанно кидаться такими словами в адрес тех, кто является моими официальными жёнами! Иначе что я был бы за муж и глава семейства!

Доктор Джонс фыркнула:

— Вот уж — глупое оправдание необоснованной жестокости, и демонстрация своих звериных инстинктов!

— Нет, доктор. Это — демонстрация того, что мои приказы нужно исполнять. Беспрекословно. И того, что оскорблений, что в свой, что в адрес близких мне людей — я не потерплю! Мне объяснить ещё раз, или со второго раза, наконец, вы поймёте?

— Понять-то я поняла… — доктор Джонс осуждающе зыркнула на него, оторвав взгляд от расположившейся под немыслимым углом, явно сломанной со смещением, руки лежавшей сейчас перед ней на операционном столе рядовой Либкнехт, — Но вы всё равно — жестокая и мерзкая скотина! И я не вижу в том, что вы сказали, оправдания гнусным садистским замашкам и хвастливым стремлением показать свою «крутизну»!

— Доктор. В контексте того, что вы сильно расстроены, — Андрей подчеркнул тоном последние слова, — я не обижен на ваши высказывания. Однако напоминаю: я сейчас в этом заведении — главный. Начальник. И Альфа-самец. И если вы когда-нибудь вдруг чего-то от меня захотите — вам придётся вначале извиняться! А уж потом — просить…

— Вот уж — не дождётесь! А для ублажения своей похоти у вас и так достаточно на всё готовых су…

— Тихо! — Андрей поспешил прервать поток вероятных оскорблений, и быстро отделившись от косяка, подошёл к доктору сзади. Положил руки ей на плечи, — Напоминаю: ваши пациентки пострадали именно за свой невоздержанный язык! А если я сломаю вам, например, ногу, или руку — вряд ли это поможет вам в вашей работе. По их ремонту. Берите пример со своей ассистентки: она-то точно не рискует нарваться на вразумляющие репрессии! Так что держите себя в руках. Вы же — профи! И — за работой! Эмоциям будете предаваться после того, как мы с командой уведём отсюда арестованных.

Некоторое время в операционной было тихо — женщины Андрея даже подались вперёд. Чтоб посмотреть, задушит ли он разговорчивую докторшу. А сама Джонс замерла, словно оценивая серьёзность угрозы.

Но затем, как понял Андрей, её женский, а, следовательно, хитрущий и коварный мозг, сказал ей, что сейчас не лучшее время ругаться, или «бороться за права слабого пола»: этот садист и маньяк и правда — может и сломать ей что-нибудь. Или просто — свернуть шею. Ведь он при вторжении в её вотчину сразу заявил, что ему наплевать, починит ли она его жертв, или нет. Ему, дескать, просто не хочется, чтоб в своей камере они мучились. Или у них произошли осложнения, из-за которых они лишатся конечностей…

Так что как отомстить злобному «альфа-самцу» она может придумать и потом.

Пока же женщина, дёрнув плечами, сказала:

— Хорошо. Я поняла. Руки уберите.

Андрей руки убрал, насладившись в полной мере приятным ощущением от мурашков, бегущих по тёплой коже там, под халатиком. Вернулся к косяку. Встал в ту же позу.

Доктор всё равно какое-то время не могла продолжить, и смотрела ничего не выражающим взглядом в стену перед собой. Но потом всё же взяла себя в руки. И решила подойти к проблеме с несколько другой позиции:

— Ждать придётся долго. Потому что работы вы мне создали много! Одних переломов — восемь! Шесть рук, две ноги! А, ещё забыла про рёбра — таких наберётся побольше десятка! И им сейчас, даже после того, как я вколола анальгетики — очень больно! И всё равно: физическая расправа, если хотите знать — это не метод… э-э… увещевания оппонентов! И воспитания. Вам должно быть стыдно, лейтенант Андрей. Вы — заведомо и сильней, и прошли обучение. А тут — слабые женщины, которых вы, как джентльмен, должны всячески защищать! Уважать. Холить и лелеять.