Прислужник своего «Естества»

— Чушь. Могу поспорить на свою эрекцию, что побью любого. Я, между прочим, обладатель третьего дана по каратэ. И боевое самбо освоил. И в своей весовой категории бил любого — даже участвовал в подпольных боях без правил. Хотелось мне ощущения — разнообразить… Но там нет никакой сексуальной подоплёки: только мордобой!

Скучно!

Да и не поверю я никогда, что ты хочешь, чтоб меня, дарителя тебе «неземного блаженства», и незабываемых ощущений, побили, и сделали инвалидом!

— Сволочь!!! Это — моё самое заветное желание!!!

Ага — два раза я поверил. Что она больше не хочет нашего, ставшего традиционным, наслаждения! И переживает за абсолютно незнакомую женщину! Не-ет, ласточка моя сердобольная: на самом деле ты счастлива, что всё это я проделываю сейчас не с тобой! И просто играешь — чтоб я не переключил внимание, вот именно, снова — на тебя!..

Визг и продолжающиеся крики обеих женщин на мои действия никак не повлияли.

Плоскогубцами оттянув выкручиваемый сосок как можно выше, я закрепил на груди, у её, так сказать, основания, большую струбцину. Грудь большая, так что — уж точно не соскользнёт. Отпускаю сосок, и начинаю сжимать, вращая винт, губки моих мощных портативных тискочков — кстати, немаленьких: размах губок — с мою ладонь!

Ого, как эта с-сучка начала извиваться! И визжать — словно я свинью режу! Может, у неё грудь — отличается особо повышенной чувствительностью? А и хорошо!

Потому что есть у меня и вторая струбцина — под пару!

Когда закончил и с другим посиневшим соском, наложил и её.

Вот теперь она пытается биться головой о подложку. Похоже, сил терпеть боль больше нет — вот и хочет раскроить себе череп. Ага, два раза! У меня не забалуешь: головка за волосы притянута к ложу крепко! Не сдвинешь! А ложе — оббито мягкой кожей…

Судя по расширившимся во всю радужку зрачкам, ей и правда — очень больно.

Отлично. Потому что снова я возбудился. Говорю Надечке:

— Ты уж прости, сердце моё. Но сейчас я снова изменю тебе. — и показываю рожки на своей голове, — С этой визгливой сисястой коровой. И пусть у неё куночка не столь плотно облегает моего жеребца, но зато сиськи большие! И очень чувствительные! Вон, как она в визге заходится!

Надюша моя начинает снова трясти своей цепью, рыдать от бессилья, и поливать меня отборным матом. А ничего — пусть её. Я от её ругани и плача только ещё сильней возбуждаюсь. Да и то, что она как бы является единственной зрительницей на моих «спектаклях» — придаёт этакой пикантности ситуации! И, рано или поздно, я, после того, как прикончу очередную жертву, займусь вплотную и Надечкой.

А то стала она в последнее время тоже поднадоедать мне. Уж больно однообразный у неё лексикон. И куночка её — уже меня не так… Да, не так!

Всё хорошо, пока не утратило элемента новизны!

Вот! Именно для этого я и казню уже двенадцатую жертву!

Ну а пока подхожу я снова к промежности распятой женщины. Проверяю, как там её растянутые противовесами ножки. И бёдра.

Трепещут. Это хорошо.

Потому что снова подношу я к ним поближе свою жаровню с гвоздочками.

И начинаю их, раскалённых до красна, вставлять в мягкую и особо чувствительную внутреннюю поверхность этих самых бёдер. А гвоздочки на этот раз — не какие-нибудь восьмидесятки. А — двухсотки! Мощные — миллиметров пять. И в тонких местах, у коленочек, прожигают её ножки — насквозь!

Запах горелого мяса вблизи — поистине вызывает у меня бурю эмоций! И неприятен, и возбуждает — ещё «круче», чем струбцины, сжимающие посиневшие большие груди! Ах, это непередаваемое ощущение — властвовать над самым совершенным творением, что создала Природа — как раз для возбуждения нас, бедных мужчин! Ну, всё верно: инстинкт размножения…

Но вот все пятьдесят гвоздочков и воткнуты в её плоть — по самые шляпки!

Теперь подтягиваю ещё немного винты струбцин — но — немного! Мне главное — чтоб эта дурочка не отключилась, как после первого раза. А то трахать бесчувственное бревно — мне совсем не улыбается! А так — визжит, задыхается, но — в сознании!

Эффект есть: воспряло моё естество.

Вставляю его, куда положено. Начинаю неторопливо — темп повысить нужно будет к концу. А пока — прочувствую, как говорится, всю «глубину» и податливость её горячей, словно кипяток, трепещущей, и конвульсивно сокращающейся, кошечки.

Когда бёдрами случайно задеваю шляпки вонзённых в бёдра гвоздей, эта дама начинает извиваться, стонать, и визжать ещё сильней. Отлично.

Вот так, под визги распятой, и проклятья, рыдания и стенания прикованной, я и начинаю свой второй сеанс.

Извращённого секса.

Да и кто мне помешает?!

Я же — Бог!..

Ну, раз могу вот так, легко и просто, распоряжаться судьбами, страданиями — моральными и физическими! — других людей!

Сам при этом наслаждаясь!

Да ещё как!..»

Андрей вдруг остановился, не дойдя до нижнего пролёта лестницы. Матюкнулся.

— Что — не так? — Магда, шедшая теперь вне пределов досягаемости рта доктора Джонс, тоже остановилась.