Приснись

Сейчас мне не до смеха: за спиной мой ученик с ненавистью дергает гитарные струны, издающие сиплые звуки, которые напоминают стоны пленного с кляпом во рту. А я смотрю на амариллисы на подоконнике: цветущий белым — это князь Мышкин, а жгуче-красная, конечно же, Настасья Филипповна. С ними приятно поговорить, пока не начались уроки, они понимают меня почти так же, как черемуха, ведь они тоже посажены моими руками. Но Сашка живет дольше, так что лучше знает этот мир…

За спиной раздается протяжный вздох, и это уже не гитара:

— Ну, бли-ин…

В нашей школе искусств Миша Кравцов хотел заниматься лепкой, но его папа изложил свою жизненную стратегию в двух фразах:

— Кому на хрен нужны эти бирюльки? А с гитарой хоть по электричкам сможешь зарабатывать!

В жизни не встречала человека, желающего своему сыну такого конкретного будущего… И, кстати, электрички у нас не ходят.

Пальцы у Мишки ловкие, быстрые, но одно это не поможет ему в совершенстве овладеть гитарой, которую он ненавидит.

— Достаточно, — прошу я.

Мне больно за них обоих.

Симпатичное Мишкино личико уныло обвисло, безнадежность давит на его плечи, зудит в кончиках пальцев, стертых о струны. Он смотрит на меня взглядом каторжника, у которого впереди еще целая бездна мучений.

— Хочешь, я еще раз поговорю с твоим папой?

— А смысл? — откликается он по-взрослому. — Разве мой папа кого-то послушает?

— Я учитель. Ко мне он должен прислушаться.

Миша издает невнятный звук, похожий на «пф-ф», выражая крайнюю степень падения учительского авторитета в обществе. И возразить на это нечего… Но я уже знаю, что не сдамся, ведь меня ничуть не привлекает роль мучителя этого ребенка. Я не могу заставить ученика полюбить гитару, хотя сама с ней не расстаюсь и даже спать укладываю рядом, как любимую дочь. Единственную.

Мишка со стариковской угрюмостью смотрит в пол. Такое выражение я не раз замечала у постояльцев дома престарелых, куда раз в неделю захожу просто поиграть. Разумеется, бесплатно. Мне нравится наблюдать, как их лица светлеют, омытые паутинными волнами музыки, но с Мишкой этот номер не проходит. Он терпеть не может мой инструмент… При этом я ничуть не сомневаюсь: если б Миша Кравцов познакомился с гитарой как слушатель, то открыл бы сердце ее колдовским переборам. Неправильность была в самой их встрече…

— Хорошо, что я выбрала гитару, а не твой контрабас. С ним мы могли бы мериться бедрами! И зрители мысленно прикидывали бы: у кого из нас больше объем?

Моя коллега, преподаватель по классу виолончели и контрабаса, откликается смехом, точно зная, что не обидит меня. С Ниной мы работаем в музыкальной школе уже лет десять, и у нее было время убедиться: я не притворяюсь такой.

— Ой, Женька, ты как скажешь… По кофейку?

Как Нине удалось раскрутить нашего нового директора на хорошую кофемашину, до сих пор остается загадкой даже для меня. Хотя с длиной ног как у Джулии Робертс и похожей улыбкой, думаю, это не составило ей труда. У меня от кинозвезд, пожалуй, только нос, как у Барбары Стрейзанд, которую я, понятное дело, обожаю… В шестнадцать лет я часто повторяла себе: уж если она с таким носом стала кинозвездой, то мне не составит труда одолеть жизнь обычного человека. Сейчас я больше не нуждаюсь в подобном самовнушении, ведь выжить мне уже практически удалось.

И знаете, что самое поразительное? Я обожаю этот мир!

* * *

Ненавижу этот мир.

Родился я с этой ненавистью в мире, лишенном солнца. Вы в курсе, что в Москве двести пасмурных дней в году? С детства низкое небо осыпало меня серыми хлопьями уныния, вот почему то и дело тянет взвыть — я постепенно превращаюсь в волка.

Или я рос обычным мальчишкой до того момента, когда пошел гигантский град? До сих пор слышу, как он стучит по окну, через которое, вскарабкавшись на подоконник, я следил, как «Скорая» увозила маму. Какие слова он выбивал? Или только одно-единственное? Мне до сих пор трудно выговаривать его даже мысленно… Только будь я проклят, если кому-нибудь в этом признаюсь!

Отчим тогда не поехал с ней, в те годы еще не вошло в моду, чтобы мужья присутствовали при родах. Наверное, поэтому у меня застряло в памяти: Коновалов не спас ее. Сволочь.

Градины, похожие на ледяные пули, изрешетили мамино тело, и она истекла кровью.

Так и не сказав мне ни слова, Коновалов напился вечером, а утром за мной приехал мой родной отец. Такие машины, как у него, никогда не появлялись в нашем дворе, и поглазеть на «шикарную тачку» сбежались все окрестные пацаны. В другой день это стало бы источником ликования, но тогда я не чувствовал ничего. Я весь целиком был онемевшим, как отсиженная нога. Колоть стало позднее…

Еще в подъезде папа взял меня за руку, видно, по мне не было похоже, что я самостоятельно доберусь да машины, но я машинально вырвал ее. Еще не хватало, чтобы на глазах у пацанов меня вывели во двор, как малыша. Кажется, он понял. Открыл передо мной дверцу, и это было уже совсем другое дело, как будто это я хозяин роскошного автомобиля.

Раздался стон:

— Ма-акс! Это твоя?!