В моей душе все бушует так же, как за окном. После того танцевального вечера, когда Гоша проводил меня до подъезда и мило улыбнулся на прощание, не попросившись на чашечку чая, я всю ночь не могла уснуть, пытаясь понять: хорошо это или плохо? Что двигало им — порядочность и скромность? Или осознание своей ошибки? Как там написал в дневнике Толстой после брачной ночи? «Не она».
И я вполне понимаю Гошу. Может, ему не достанутся такие невероятные красавицы, с какими развлекается герой моих снов, но уж найти девушку стройней и миловиднее меня не составит труда. Только лучше б он вообще не приглашал меня на танец…
По дороге Гоша заговорил о своем детстве. Я читала, что от смущения многие цепляются за эту тему, выуживая разноцветные лоскуты воспоминаний, которые год от года становятся все ярче.
— Мы тогда жили в Подмосковье. Ты, наверное, и не слышала про такой город — Ивантеевка?
Не слышала, верно. Чем он знаменит? Гоша не находится что ответить, неуклюже острит:
— Тем, что я там родился…
У Макса это вышло бы куда увереннее. Вряд ли он сомневается, что Москва знаменита в мире как место его появления на свет… Спохватываюсь: опять я думаю о нем, как о живом человеке, а ведь он даже не существует. Как… книжный герой! Неужели писатели привязываются к выдуманным персонажам, точно к живым людям?
Заговариваю об этом, не обращая внимания на то, что слишком резко меняю тему разговора. В Гошином голосе звучит удивление:
— А ты сомневаешься?
Достав телефон, он ищет что-то, быстро скользя пальцем по экрану:
— Где-то у меня был пост… Мураками как раз об этом писал… А, вот: «Взгляните на это моими глазами: у меня есть брат-близнец. И когда мне было два года, один из нас — другой — был похищен. Его увезли далеко-далеко, и с тех пор мы не виделись. Я считаю, что мой главный герой — это тот самый близнец. Часть меня, но не я, мы не виделись много лет. Это альтернативный вариант меня самого. По ДНК мы одинаковы, но наше окружение различно, так что и наш образ мыслей тоже будет различаться. Каждый раз, когда я пишу книгу, я словно оказываюсь в чужой шкуре. Потому что иногда быть собой я устаю. Если у вас нет фантазии, то зачем писать книгу?»
— Брат-близнец?
Я представляю Макса — полную свою противоположность. Делаю шаг к нему, воображаемому, и вижу изумление на красивом лице: «Что нужно этой толстухе? Сестра-близнец?! Это кошмар или шутка?»
— А если это не фантазия, а сон, — бормочу я, не глядя на Гошу.
С чего я вообще решила довериться едва знакомому человеку?
На его открытом лице не заметно и тени усмешки, кажется, он воспринимает всерьез все, что я говорю. И на все у него готова цитата из кого-то великих…
— Артур Шопенгауэр говорил, что жизнь и сновидения — страницы одной и той же книги. Что-то вроде этого. Значит… Не понял? Тебе смешно?
Мне и вправду смешны люди, прикрывающиеся чужими мыслями. Моя бабушка вела тетрадь, в которую выписывала афоризмы великих. Где она добывала их в пору до интернета? Может, были такие рубрики в газетах? После ее похорон тетрадка досталась мне… Столько пафоса на меня никогда не обрушивалось — выспренные фразы, в которых зачастую красивостей больше, чем смысла. Почему бабушке это нравилось? Неужели ее собственные мысли были настолько плоскими? Впрочем, мне ли удивляться, я и сама не мудрец!
— Извини, — мне кое-как удается подавить смех. — Я просто вспомнила кое-что…
— Из своего сна? Ты так хорошо его помнишь?
Тут уж мне становится не до смеха:
— Это целая серия снов. Или один, но с продолжением. У тебя такое бывало?
Гоша качает круглой головой:
— Нет. Кажется…
— Поверь, ты запомнил бы!
— Возможно. И что тебе снится?
Отвечаю уклончиво:
— Чужая жизнь.
Не огорошивать же его сразу тем, что вижу во снах чертовски красивого парня!
— Совершенно незнакомые люди, живущие в Москве. Я там бывала-то всего раз…
В Гошином взгляде проступает интерес:
— Странно… Обычно людям снится то, о чем они думали или… Ну, в общем, это как-то связано с их жизнью.
Это прописные истины, но — к чести Гоши! — он и сам тут же понимает это и скороговоркой извиняется за то, что произносит банальности. Мне хочется погладить его по голове, так виновато он смотрит на меня, и в ясных глазах — детская робость. В этот момент он неожиданно напоминает Макса! Только выражением взгляда, но все же… Наверное, во мне говорит нереализованный материнский инстинкт, но мужчина с глазами несчастного ребенка может очаровать меня мгновенно.
Уже дома, перебирая в памяти фрагменты этого вечера, я понимаю, как обидела Гошу, отвергнув его попытку поговорить о приятном для него — о детстве. Почему я не стала слушать его? На меня это непохоже… И становится до того не по себе, что тянет позвонить Гоше и попросить прощения.