Пристанище пилигримов

— Высшее правосудие настигнет всех! — Папа возвёл к небу указательный палец. — Каждому предстоит ответить за свои беззакония — кому-то при жизни, кому-то после смерти… Но я думаю, что лучше искупить здесь, а не тащить свои долги туда. Помнишь? В чём застану вас — в том и буду судить. Для тех, кто не раскаялся, не будет пощады. В этом заключается основная парадигма христианства.

— С каких пор ты стал христианином? Ты же всегда был агностиком?

— А-а-а-й! — Батя махнул рукой. — Какую шляпу не примеряй — все равно получишь по башке тем же поленом.

— Хорошо сказал.

В дверь кто-то постучал. Мы переглянулись. Папа отодвинул шпингалет, и в комнату вошла мама. У неё был слегка напуганный вид.

— Сынок, папа говорит правильные вещи, — сказала она надломленным голосом и начала накручивать хлястик халата на палец. — Я думаю, что суд будет справедливым и во всём разберётся. Сейчас не тридцать седьмой год… Тебя обязательно оправдают, потому что ты ничего плохого не сделал. Ты поступил честно и благородно.

— Люда! — воскликнул Юра. — От тебя никуда не спрячешься!

— Мне же скучно, — парировала она. — Вы тут шушукаетесь, а меня с собой не берёте.

— Когда родители — идеалисты, то это страшно, — произнёс я с горечью и направился к выходу. — Это же советские люди! О чём я говорю?!

На прощание Людмила Петровна обняла меня и даже немного прослезилась, но без особого фанатизма.

— Держись, сынок, — сказала она, — и помни, что мы всегда с тобой и всегда тебе поможем.

— Ага… добрым словом… Я знаю, мама.

Отец крепко пожал мне руку и вновь процитировал Библию:

— И не забывай… Иисус Христос сказал: «Кто не может принять свой крест, тот не достоин меня».

— Я в курсе, папа… Для татарина ты слишком хорошо знаешь христианское учение.

— Сынок, так же хорошо я знаю Коран и даже Тору почитывал для общего развития. Поверь мне, везде прописаны одни и те же истины. Иди… и будь достойным человеком.

— Достойным чего?

— Хотя бы носить нашу фамилию.

Мы обнялись, и я вышел из квартиры. Спустился по лестнице со второго этажа… На улице моросил мелкий дождь. В туманной дымке, над крышами домов, расплывались огни моей девятиэтажки. Где-то на шлаковом отвале были слышны глухие удары передвижного копра, а в небе занималось алое зарево. В тот момент я почувствовал себя бездомной собакой, которой совершенно некуда идти… Скажу честно, в тот момент мне было безумно себя жалко — я даже слегка заскулил и заскрежетал зубами, а потом вдруг ни с того ни с сего громко расхохотался, — это был саркастический смех над самим собой, над этим миром, над человечеством с его правилами и законами.

— Да плевал я на всех! — громко крикнул я. — Ничего не боюсь, никого не боюсь… Это же всё — грёбаная матрица, если верить братьям Вочовски… Главное — выбрать правильную таблетку.

На следующий день (рано утром) я вытащил из тайника наган, набитый маслятами 7.62 mm; обрез охотничьего ружья и три десятка патронов 12 калибра, — всё это закинул в чёрный полиэтиленовый пакет, замотал его скотчем, положил эту «бомбу» в спортивную сумку…

Перед тем как застегнуть замок, я ещё раз подумал и всё взвесил: конечно, было жалко топить в пруду этот арсенал, поскольку ощущения по жизни совершенно разные — с ним и без него. У мужчины должно быть огнестрельное оружие, но при этом должна быть высочайшая ответственность в плане его применения и хранения. Я могу заявить с полной уверенностью, что никогда не вынимал ствол без веской на то причины.

Я — воин Христа. Я всю свою жизнь защищал добро и жестоко карал зло. Мне нельзя ошибиться, а в противном случае чем я буду лучше тех демонов, которые убивают, насилуют и грабят ради утоления душевного голода? Но мне не за что оправдываться, потому что во всех случаях правда была на моей стороне. Именно поэтому мне всё сошло с рук. Аминь.

«Сойдёт ли на этот раз?» — подумал я и решительно застегнул сумку.

В парке никого не было — абсолютная тишина и пустота. Дождь прекратился. Ярко-жёлтым куполом раскрылась над головой кленовая аллея, ведущая к пруду. Восходящее солнце порадовало скупыми лучами из-под нахлобученных серых облаков, и кроны деревьев вспыхнули золотистым пламенем.

Я шёл вдоль аллеи с тяжёлой сумкой, в чёрном кашемировом пальто, в чёрной водолазке, в чёрных джинсах, в чёрных ботинках, и только лёгкая седина серебрила мою голову. Нечто странное (давно забытое) шевельнулось в душе — что-то вроде надежды или предчувствия любви. Безысходность отступила в тень, но обещала вернуться… «Всё будет ништяк», — подумал я и улыбнулся самой добродушной улыбкой, на какую был только способен.

А потом я долго стоял на понтонах заброшенной лодочной станции и смотрел вдаль. Окна конторы были заколочены досками, повсюду царила разруха и запустение, но на том берегу над храмом Александра Невского восходило солнце. Он сиял всеми своими куполами и был прекрасен. «А ведь я помню времена, когда там было отхожее место, — подумал я. — Рано или поздно свет побеждает тьму».