Пристанище пилигримов

Я протягиваю ей сигарету, и мы закуриваем прямо в постели.

— Я же тебе сказала, что у меня — концерт. К тому же я люблю ночевать дома: мне мама колыбельную песенку поёт перед сном.

— Шутишь?

— Ни в коем случае, — заявляет она на полном серьёзе. — Я без колыбельной заснуть не могу и начинаю лунатить… Открываю холодильник и жру всё подряд… А мне ведь нельзя больше пятидесяти килограммов… Светка из коллектива попрёт.

— Ты поэтому столько куришь?

— Ага… Чтобы не разжиреть, — отвечает она, нагло выпуская дым мне прямо в лицо.

Ритм сердца становится ровным, по всему телу расползается блаженство, веки закрываются сами собой, и появляется обманчивая эйфория — всё будет хорошо, всё устаканится, и будет нам всем счастье. Только лишь одно беспокоит: до меня доносится стук каблуков, — они надвигаются издалека в многослойной тишине дождливого вечера.

Таня поднимает голову с подушки и смотрит на часы — 22:33. Я пытаюсь поймать её взгляд — хочу уловить в её глазах хоть какие-то чувства по отношению ко мне, хоть какую-то эмоцию, кроме безразличия, но мимо вновь проплывает акула с холодным ничего не выражающим взглядом.

Время — 22:38. Кто-то вставляет ключ в замочную скважину…

В общей массе люди полагают, что жизнь течёт совершенно произвольно, а это значит, что события происходят по случайному стечению обстоятельств, то есть протекают как броуновское движение. К тому же существует целая категория людей, так называемых материалистов, которые считают, что жизнь на планете является самоуправляемым процессом, то есть гибкой операционной системой, которая не нуждается во внешнем управлении.

Иногда встречаются идиоты, которые совершенно уверены в том, что всё в этой жизни подчиняется их воле, — они свято верят в свою исключительность. Такие люди обычно становятся народными вождями, целителями или ведущими тренингов по достижению исключительных высот.

Я не отношусь ни к тем ни к другим. После того как меня несколько раз за шиворот вытащили с того света, я стал убеждённым фаталистом, а потом ещё несколько раз отвели кичу, и я совсем уверовал…

Мы никогда не поймём, как божественный промысел коррелирует с нашей реальностью, поэтому я стараюсь не забивать голову эзотерикой, теологией, метафизикой, но я всегда внимательно слушаю эфир и улавливаю нужные мне голоса в бесконечном шуме радиопомех. В тот дождливый вечер я не получил никакого сакрального знака, и даже обычные послания были от меня скрыты, а это означает только одно, что меня намеренно подставили. Этого никогда бы не произошло, если бы это не являлось высшей интенцией.

Человек — это случайная переменная, которая в зависимости от жизненной ситуации принимает то или иное значение с определённой вероятностью. Жизнь — это интегральная функция с действительными аргументами времени и пространства, которая определяет эту вероятность. В той жизненной ситуации, после отъезда Мансуровой в Екатеринбург, вероятность их встречи была нулевой, но вмешался третий аргумент, и она стала неизбежной.

Нам кажется, что играем мы, а играют нами… Люди — это всего лишь послушные марионетки, и каждому отведена своя роль: кто-то — праведник, кто-то — грешник, а кто-то — помазанник Божий и Спаситель. Всё предначертано. Всё решено за нас. Спасибо Создателю, что я хотя бы человек, а не постельный клоп.

Моё сердце оборвалось в пропасть, когда в замочной скважине повернули ключ…

— Не может быть, — промямлил я, подрываясь с дивана.

— Тебе дважды удалось проскочить на красный свет, — сказала Таня, ехидно улыбаясь, — но сегодня не твой день…

Лена робко постучала, а потом ударила чуть сильнее — один раз. После этого воцарилась тишина: она поняла, что дверь закрыта изнутри, и начала прислушиваться…

— Я не буду открывать, — прошептал я и начал лихорадочно искать трусы.

Я долго не мог их найти, а потом выяснилось, что они запутались в пододеяльнике. Я метался из угла в угол, совершено не понимая, что можно предпринять в этой безвыходной ситуации; перекладывал вещи с одного места на другое, пытаясь навести хоть какой-то порядок в этом бедламе.

Через некоторое время Мансурова опять постучала, и постепенно её недовольство начало нарастать — удары в дверь становились всё сильнее и сильнее.

Чтобы привести мысли в порядок, я вышел на балкон, — там было ветрено и промозгло. В свете уличных фонарей мелькали косые струи дождя. В туманной дымке расплывались многоточечные огни доменного цеха и полыхал огромный газовый факел жёлто-синего цвета. Зрелище было грандиозное, — мне всегда нравился индустриальный пейзаж, — но в тот момент мне было не до этого: мне хотелось нырнуть в темноту с четвёртого этажа и навсегда раствориться в зыбком тумане, чтоб только меня и видели.