— Написала, что прекрасно, началось внезапно, в итоге родила всего за два часа. Врачи были в шоке. Хорошо, что в роддоме находилась. Мальчик четыре двести.
— Какой богатырь! Поздравляю.
— Спасибо. Жаль, сегодня я уже бухой. Пойду просплюсь и утром поеду сдавать ДНК.
— Удачи тебе.
— И тебе, — он тянется и целует меня в губы. Без языка. Просто нежное касание. Потом несколько раз в щеку, ухо, в лоб. — Не делай глупостей. Я позвоню.
— Договорились.
Мы выходим из машины, он ждет, пока я зайду в подъезд. Попав в квартиру, по привычке сразу следую на балкон. Стоит под окнами, ждет знака, что я в порядке, после чего разворачивается и бредет к себе.
Я тоже жду, когда зажжется свет в окнах напротив. Мало ли что может случиться.
Полночи ворочаюсь, сон никак не приходит. То в жар бросает от воспоминаний о жарких ласках в непонятном переулке, то ужас леденящий охватывает при мысли, что сейчас окажется, что ребенок от него, и на этом наши дурацкие отношения закончатся.
А как жить-то дальше без них?
Да, осадок остается, но ведь как я радуюсь каждый раз, увидев новый плакат, который он рисует для меня! Как жду эти его навязчивые знаки внимания! Как мне льстит, когда он снова и снова доказывает, как сильно я ему нужна. Пусть самыми идиотскими способами, но уж как умеет. Знала ведь, на кого западаю. Все знала, сознательно влюблялась.
А если ребеночек все же его? Учитывая, что у него с этим проблемы — а я практически не сомневаюсь теперь, что Егору поставили бесплодие — он ведь… ради родного малыша может простить Ксюше все. Что если Ксюша подарит ему чудо, ради которого он останется в семье? Что же мне делать? Помогать ли ему вернуться в семью, если случится такое? Молча отойти в сторону, не мешая, или бороться за нас?
Без сна проворочалась до самого рассвета, проснулась с первыми лучами от того, что вспомнила о письме Регины под девичьей фамилией Озерской. Соскочила с кровати и бросилась к ноутбуку, включила его, открыла почтовик и внимательно прочитала письмо два раза.
Регина написала приветливое и очень теплое письмо, в котором сообщала, что заочно через Вику и Лесю успела хорошо со мной познакомиться. Она счастлива, что Егор нашел человека, которому не безразличен, и просила, чтобы я дала ему новый шанс. Он пока еще не научился ценить любовь, но обязательно научится, как только прочувствует ее вкус как следует. А еще она говорила, что он совсем не безнадежный, просто… иногда его нужно немного направлять, поддерживать, как и любую творческую личность. Тогда он достигнет многого.
Затем Регина подошла к главной цели своего письма: оказывается, у нее осталась последняя надежда спасти книгу Егора — попросить у меня помощи. Никто не в состоянии повлиять на этого упертого барана и заставить поменять концовку. Оказывается, Егор сознательно топит свое лучшее творение. Регина заверила, что его произведение изменит представление о литературе начала двадцать первого века. Разумеется, если он доработает его как следует. Она попросила меня самолично убедиться в правдивости ее слов, приложив к письму рукопись, которую так долго и упорно скрывал от меня Егор.
Дрожащими руками я открываю файл и погружаюсь в чтение.
Часть V
Книга довольно объемная, сложная, но настолько интересная, что, не отрываясь, читаю три часа подряд, после чего впервые отвожу мокрые глаза от монитора. Начало далось непросто: Озерский, не жалея читателей, с первого абзаца рубил правду-матку о современной безответственной, бессмысленной жизни, в которую так легко вляпаться впечатлительному подростку, заболеть отвратительным цинизмом в нежные восемнадцать лет, а дальше… а дальше так сложно остановиться и разглядеть нечто действительно настоящее. Искушение подталкивает к пропасти, а пропасть в его книге — это смерть. От болячки, наркотиков, нелепых драк или суицида, когда депрессия выводит страдания на какой-то новый уровень, где даже с незначительными промахами невозможно смириться. Люди отталкивают людей. Они больше не пытаются созидать. В этом всем герой по имени Гриша пытается забыть единственную, по его мнению, подходящую ему женщину.
Герой много рассуждает о смысле жизни. Мальчишкам вообще очень он нужен, этот самый смысл. Без цели их существование становится бесполезным, а внутри бушует столько сил и энергии, что осознать и принять сей прискорбный факт — крайне тяжело. Стимул непременно должен быть, иначе возникает протест, и одному Богу известно, куда он может привести. Егор пишет, что в определенном возрасте понемножку протестуют все, это нормально, потому что является демонстрацией характера. Позже приходит осознание, против чего протестовать действительно стоит, а что — туфта полная, не стоящая секунды внимания. Принять верное решение помогает опыт, правда, не всем к двадцати годам удается скопить его в необходимом количестве.