Пристрастие к смерти

Он посмотрел на нее так, словно рядом сидел совершенно незнакомый человек, и задумался, насколько откровенным он может с ней быть, потом сказал:

— Да, кажется.

Кейт почувствовала, что между ними возникло нечто новое — доверие? — и рискнула продолжить:

— И что же его мучает?

— То, что случилось с Бероуном в церкви, полагаю. Дэлглиш любит, чтобы в жизни все было рационально. Странно для поэта, но так и есть. А это дело в рамки рационального не укладывается.

— Ты с ним говорил об этом? Я имею в виду — о том, что случилось в церкви?

— Нет. Попытался однажды, но в ответ получил лишь: «Реальный мир достаточно сложен, Джон. Давай оставаться в его пределах». Ну я, не будь дураком, и заткнулся.

Кейт отпустила сцепление, и «ровер» быстро, но плавно тронулся с места. Они строго соблюдали очередность в том, кому вести машину. Массингем без особого сопротивления согласился на это, но как всякий хороший водитель не любил сидеть на пассажирском месте, а для Кейт было делом чести продемонстрировать, что она водит не хуже, чем он. Она знала, что Массингем относится к ней терпимо, может быть, даже уважает, но взаимной симпатии между ними не было. Он признавал, что в отряде нужна женщина, и тем не менее, не демонстрируя открыто своего мужского шовинизма, предпочел бы иметь напарником мужчину. Ее отношение к нему было гораздо определеннее — смесь обиды и антипатии, в основе которой лежала и более фундаментальная инстинктивная неприязнь: Кейт находила рыжеволосых мужчин физически непривлекательными. Но как бы ни складывались их отношения, дело было, разумеется, не в антагонизме непризнанных сексуальных достоинств. Дэлглиш, конечно, прекрасно все понимал и извлекал из этого пользу, как извлекал ее из очень многих обстоятельств. Кейт испытала мгновенный прилив неприязни ко всем мужчинам вообще. «Я — отклонение от нормы, — подумала она. — Интересно, насколько бы я огорчилась — по-настоящему огорчилась, — если бы Алан меня бросил? Допустим, передо мной встал бы выбор: продвижение по службе или Алан; моя квартира или Алан». Она любила мысленно устраивать себе подобные испытания, ставить себя перед выбором, перед этическими дилеммами, которые были для нее ничуть не менее интригующими оттого, что в реальной жизни они ей не грозили.

— А ты веришь, что там, в ризнице, с Бероуном действительно произошло нечто необычное?

— Должно было произойти, как же иначе? Мужчина не отказывается от карьеры и не меняет круто всю свою жизнь просто так.

— Но случилось ли что-то в реальности? Только не спрашивай меня, что такое реальность. Я имею в виду реальность в том смысле, в каком реальны, например, эта машина, ты, я. Не был ли это самообман? Может, он был пьян или под действием наркотика? Или он действительно пережил нечто сверхъестественное?

— Маловероятно для добропорядочного действующего члена АЦ,^[30] каковым он, несомненно, являлся. Этого скорее можно ожидать от персонажей романов Грэма Грина.

— Ты говоришь так, будто во всем этом есть нечто отдающее дурным вкусом, эксцентричностью, даже дерзостью, — заметила она и, помолчав, спросила: — Если бы у тебя был ребенок, ты бы его крестил?

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— Значит, ты веришь во все это — в Бога, в Церковь, в религию.

— Я этого не говорил.

— Тогда зачем?

— В моей семье всех крестили на протяжении четырехсот лет, а то и больше. В твоей, полагаю, тоже. Непохоже, чтобы это причинило нам какой-нибудь вред. Не вижу причины, по которой я должен стать первым, кто нарушит традицию; во всяком случае, пока у меня нет определенного предубеждения против нее, — а у меня его нет.

Не это ли так ненавидела в отце Сара, подумала Кейт, — ироничную отстраненность, настолько высокомерную, что человек не дает себе труда даже задуматься над убеждениями другого?

— Значит, все дело в принадлежности к определенному классу? — спросила она.

Он рассмеялся:

— У тебя все упирается в принадлежность к определенному классу. Нет, дело в семье, в почтительности к родителям, если хочешь.

Стараясь не смотреть на него, она отчеканила:

— Я едва ли тот человек, с которым уместно говорить о почтительности к родителям. Я незаконнорожденная, если ты не знал.

— Не знал.

— Что ж, спасибо, что не стал убеждать меня, будто это совсем не важно.

— Это касается только самого человека. В данном случае — тебя. Если ты считаешь, что это важно, — значит, это важно.