Пристрелите бешеного пса

В разбитом дождем зеркальце воды отразилась черная лохматая морда. Зыбкая, перекошенная во все стороны, страшная. Душа Полкана от этого зрелища вдруг заболела так пронзительно и явственно, что он наконец понял — это вовсе не жажда, это внутри горит.

« Яне зверь. Ябольше не зверь! Яне хочу быть зверем!»

Он ткнулся носом в жестянку, чтобы не видеть себя, стал жадно лакать пресную безвкусную воду.

Только теперь ему открылось несоответствие его формы и нового содержания. Как ему жить дальше? Он не может больше жрать помои и глодать кости, которые почему-то всегда вываляны в песке. Он не может больше слепо служить хозяину — лаять на людей, кому-либо угрожать, терпеть унижения и пинки. А ошейник? А эта будка? Вся его жизнь, которую не зря люди называют «собачьей». Ведь он изменился, он уже не зверь, но ему не открылось таинство речи, и он не может сказать об этом ни хозяину, ни кому-либо другому. Люди не знают, что он все понимает и чувствует, как и они, что он научился думать.

«А может, я могу и говорить?!»

Эта мысль–вспышка ошеломила Полкана. Он оторвал морду от воды в жестянке, попробовал сгруппировать звуки в слова. Но из пасти вырвалось прерывистое клокочущее рычание. Полкан взвизгнул от горя, побрел к будке.

«Что делать? Как изменить свою судьбу? Как хотя бы избавиться от этого проклятого ошейника? Что может быть унизительнее для мыслящего и чувствующего существа, чем быть на привязи?»

Полкан знал: его бездомные родичи часто голодают. Их может сбить любая машина, пристрелить собачники. Наконец, зимой или в дождь теплая будка — это тоже кое-что. Но они свободны! Лучше погибнуть от голода, замерзнуть, чем мучиться в неволе. Значит, надо любым способом или избавиться от ошейника, или разорвать цепь. Свобода превыше всего!

Полкан вернулся в будку, лег. Ветер все так же околачивался в саду, срывал переспевшие груши. Они бухались редко и глухо, а сердце пса колотилось горячо и сильно. Он старался не ворочаться, чтобы не звякала цепь, лишний раз не напоминала о неволе. Задремал лишь к утру. И приснилось Полкану, что он стоит на своей будке, сверху, и что-то говорит, говорит, говорит. А на улице за забором стоят люди, много–много людей и внимательно слушают его. Слов тоже много. Они льются из него привольно, легко, будто дождевая вода из водосточной трубы. Они красивые, как птицы, что прилетают в этот сад. Они порхают в воздухе, будто белые бабочки–капустницы, и у него, как никогда, радостно на душе. Он научился говорить! У него получается. Он утке как люди. Он почти человек!

С утра Панков не без удовольствия облаял соседку: приспособилась, стерва, трусить половики у его забора, всю свою пыль ему во двор прет.

Затем надел новую клетчатую рубашку, поставил в сумку литровую банку липового меда, положил в–карман пиджака страховые полисы Евдокии и бодренько зашагал на троллейбусную остановку. На полпути вспомнил, что забыл покормить Полкана, но возвращаться не стал: не сдохнет, да и возвращаться — плохая примета.

В юридической консультации было пустынно. Александр Фомич толкнул первую попавшуюся дверь, поздоровался. Полный седой мужчина, который читал какие-то бумаги, ответил, а второй даже головы не повернул: сидел за столом у окна и пил чай с бубликами и маслом.

«Пойду к толстяку», — решил Панков.

— Хочу с вами посоветоваться, — сказал Александр Фомич, недовольно поглядывая на напарника толстяка — что за люди пошли, не может дома позавтракать.

— Присаживайтесь. Слушаю вас. — Юрист отложил бумаги.

— У меня дело тонкое, секретное, —без обиняков заявил Панков. — Пока ваш товарищ чаи гоняет, может, выйдем на улицу?

— Коля, — укоризненно сказал толстяк, — опять ты мне клиентов отпугиваешь?!

Тот хмыкнул, захватил с собой снедь, стакан с чаем и вышел из комнаты.

— Спасибо. Люблю деловых людей. — Панков достал банку с медом, поставил на стол и со значением добавил. — Липовый. Наши «фантики» — не деньги, а это продукт.

Александр Фомич не знал, сколько стоит консультация юриста, но в силу и значимость своего продукта верил свято.

Толстяк покрутил банку в руках, улыбнулся и поставил ее под стол.

— Слушаю вас.

Александр Фомич рассказал о смерти Евдокии, о ее сыновьях от первого мужа, которые теперь хотят обобрать его, пенсионера, как липку.

— Брак зарегистрирован? — уточнил юрист.

— Конечно. Двенадцать лет вместе протрубили… Мне знакомые сказали, что в первых числах октября можно будет получить. Должно полгода исполниться.

— Да, — сказал толстяк. — Если вами заявлены права на наследство.

Панков похолодел.

— Как это — «заявлены»?! Ядолжен получить свое.

Юрист наклонил голову, как бы ожидая, пока клиент успокоится, станет вменяемым.

— «Получить» и «заявить права» — разные вещи, — терпеливо объяснил он. — Сначала надо заявить. Чтобы определился круг наследников. Чтобы выяснить: не было ли особых распоряжений вашей бывшей супруги. — Он хмыкнул, что-то вспомнив. — Эти старушки, знаете ли, иногда по десять раз меняют завещания. Поругались, например, с вами — бац, переписала все сыновьям. Сыновья чем-то обидели — бац, и все в доход государства.