Пристрелочник

Задрал пособию голову. Тот, наконец, понял, что что-то... завопил, замычал, засуетился... В моих руках без команды плясать... Дурашка. Горло. Широкенькое. Волосатенькое. Кадык туда-сюда скачет. Мышцы тут по бокам... Сокращаются. Живые. Крепенькие. Помниться весной, на Неро, я одну монашку очень схоже в горлышко поцеловал. Она была приятна. А этот... вонючее колючее двуногое приспособление... для воспитания волчьих условных рефлексов... Курт, тебе видно? Делать надо так...

"Порвать хрип" - русское народное выражение. Не гипербола. Прокусить шею здорового человека другой здоровый человек - не может. Наши челюсти, ещё со времён австралопитеков, не предназначены для убийства сородичей. А вот собственно "хрип"... Перегрызть - нет. А вот "вырвать"... Русский народ, даже в фольке, очень точен в анатомических подробностях.

Ухватил. Сжал. Вдавливая челюсти. Жаль - они у меня не выдвижные. Между мышцами и собственно хрипом. Э... кадыком. Экий... щетинистый попался. Ещё сильнее. Я туда попал? - Точно, хрипит. Небритым хрипом. Ну и мерзость...

Пособие билось и трепыхалось. Больше сжимать не могу. Силушки богатырской в клыкачёнках моих отроческих - маловато. Как же там у штангистов? Жим, рывок, толчок. Жим - прошёл. Тогда - рывок.

Головой. Плечами. Всем телом.

Горячая, как кипяток, струя крови. Мне на плечо, на грудь, по ноге. Судорожный рывок "пособия". Тоже - всем. И - челюстью в моей руке. Поздно. "Поздно, дядя, пить "Боржоми", когда...". Нет, почки-то на месте, а вот...

Суетня. Выплески крови. Распахнутая рана. Глаза. Тоже - распахнутые. Вылезшие из орбит. Скачут. Косят. Мутнеют. Закрываются. Тело обмякает. Отпускаю его челюсть, и голова падает на грудь. Колени подгибаются, он оседает вдоль столба. А кровь продолжает ещё выплёскивать. Неравномерно. Затухая. Что-то мешает мне дышать. Выплёвываю на ладонь. Так вот он какой - "хрип". Который вырывают. Кусочки мяса, трубочки, лохмотья, жилки... Б-у-у-э... Тьфу. Омерзительно. Экая гадость. А люди этим дышат.

Так. Тьфу. Не отплеваться. Вкус крови. Тьфу. Что дальше? Дальше... Зачем я всё это...? А.

-- Курт, повтори.

Курт пытался убежать. Но команда "ко мне!" вбита ещё "с молоком матери". Хотя и не волчица его выкармливала. Пытался подползти, пытался сделать вид... Потом сел, задрал голову и завыл. Как по покойнику. По мне, что ли? Рано, дружище. Все там будем. Но сперва ты сделаешь то, что я велю. Сделаешь. Исполнишь.

Почему у больших собак такие грустные глаза? Вот он лёг на живот, положил голову на лапы, смотреть на меня боится, поднимет взгляд и сразу опускает, поскуливает... Хочется пожалеть. Обнять и плакать.

Я... кажется, меня несколько покачивало. И выворачивало. Никак не мог оттереть губы. Держал второго... второе пособие за плечо. Тот сперва орал, потом молил, потом рычал, потом скулил, обделался, пытался встать на колени... Демонстрационный экземпляр. Не интересно. Я держался за его плечо, смотрел на Курта, тыкал пальцем "тренажёру" в шею и повторял:

-- Убей! Вперёд! Убей!

Я думал - Курт бросится на терпилу. И как-нибудь так, в ярости, злобе и рычании... Князь-волк поднялся, медленно подошёл к нашей тренировочно-воспитательной группе. Встал на задние лапы, положив передние терпиле на плечи. Посмотрел ему в глаза. Тот громко и вонько пукнул и обмяк. Обморок, похоже. Потом Курт внимательно посмотрел мне в глаза. Он же здоровый! Он же на задних лапах выше меня ростом! А я смотрел вверх, в эту здоровенную белозубую чёрную пасть, в дырки жёлтых глаз, за которыми пляшет... пламя адских печей. И тупо повторял, тыкая пальцем:

-- Убей! Убей! Убей!

Курт сморщил нос, фыркнул и... и убил.

Как-то совершенно... по-пустяшному, как-то мимоходом. Начал опускаться и разворачиваться. Цапнул, дёрнул. Грациозно уклонился от фонтана, хлынувшей из разорванного горла терпилы крови. Брезгливо встряхнул лапой, на которую упало несколько капель. И ушёл. Не оборачиваясь. Сперва - шагом. Потом рысцой. Своей удивительной иноходью. Свойственной породистым скакунам и князь-волкам. Почти незаметными движениями. Будто переливаясь в этой туманной хмаре, в этом унылом сером пейзаже оврага поздней осенью. Исчез.

Обиделся? Разочаровался? Бросил? Он... Это навсегда? Насовсем?! У меня больше никогда не будет князь-волка? Факеншит! Не так! Мы больше не будем друзьями?! Мы не будем вместе?!

-- Пойдём, боярич. Умыться тебе надо.

Ивашко. С растопыренным азямом в руках. Сухан с моей амуницией. Ряд лиц по краю оврага.

-- Пойдём. Трясёт меня чего-то. Ты, Ивашко, меня не бросишь? Как волк.

-- Пойдём. Нет. И он вернётся.

-- П-почему? Он же... ушёл. Совсем. Иноходью.

-- Потому.

Это случайное слово болталось в моей совершенно пустой голове. В пустоте отсутствия мыслей. Билось там о стенки черепа. Пока меня отдраивали и отпаривали. Намывали, кантовали и секли. Вениками в четыре руки. А оно - погромыхивало, постукивало и дребезжало. Ботало. Раздражало.

-- "Потому" - почему?

-- А, ты об этом. Сдохнет.

-- Как это?! Он же здоровый, сильный. Лесной зверь. Сильнее в здешних лесах нет.