Пристрелочник (СИ)

— А может, ну его, психа лысого…? К нам-то он не лезет. Мой кудо с краю…. А эти, зарезанные… он мне что — брат-сват?… А хоть бы и родня! Да он завсегда гадом был! У позапрошлом годе выпросил невод на неделю, а по сю пору не вернул!.. А помнишь — он лисицей отдариться обещался? Так ведь специально лысую сыскал! Ведь особенно, которая паршой заеденная — выслеживал!.. Да не об этом речь! Ежели моё ухо рядом с евоным на одной верёвочке висеть будет — кому с этого радость?…

Пройдясь несколько раз по кругу, мысли в некоторых головах выходили на следующий уровень:

— А может… того? А? Может, поговорим? Типа: давайте жить дружно, давайте простим друг другу… Нет, ты что?! Какой я христианин?! Да я за нашего Пурьгенепаза!.. Пасть порву! Моргалы выколю! Только… а кто ж Пурьгенепазу кланяться будет, подношения сердечные делать? Ежели мы с тобой… своими моргалами — бордюрчиком вокруг вели моргать станем?

Жизнь в роду, в общине, не допускает существования у человека собственного мнения. «Как все — так и мы», «все так живут», «дружно — не грузно». «И как один умрём. В борьбе за это».

Мысль о ненужности умирать за разные оттенки местного «эта» спорадически возникала в туземных головах. Не считайте аборигенов дураками! Но… «не мы таки — жизнь така». И проблески разумности захлёстывались очередной волной «ярости всенародной». Я бы назвал её здесь — глупостью и ксенофобией. Но это моё личное мнение.

Мне эта вражда была не нужна.

Мне вообще от них ничего не надо! Вот кусок земли, на котором я строю свой город. На нём прежде никто не жил, я никого не сгонял. Вокруг полно пустых земель. Которые никто не пашет, не застраивает. Которые мои люди будут обрабатывать. У нас нет повода для конфликта! Мы будем торговать! Я обеспечу всю округу прекрасными горшками прямо с гончарного круга! Которого у вас нет. И всем будет счастье…

Увы. Ксенофобия. Или — патриотизм? Нет, патриот — тот, кто любит родину, свой народ. Тот, кто ненавидит не-родину, просто по признаку — «не» — нацист.

Их ксенофобия — не права. С точки зрения биологии «хорошо» то, что позволяет выжить. Сохраниться, распространится, измениться, адаптироваться… набору генов. Геному, генотипу, фенотипу… существенной части цепочки ДНК.

Парадокс: сохранение ДНК происходит путём изменения. Естественный отбор. Кто не изменился — потомства не оставил. Вымер как динозавры.

Обычно родо-племенная организация общества способствует выживанию генома. Биологическая и социальная эволюции помогают друг другу.

Для процветания племени достаточно 3 % героев — генетически ориентированных на самопожертвование мужчин. Они — самопожертвуются, племя — побеждает соседей, захватывает их женщин и, при подходящих условиях, размножается. Как сделали, например, ацтеки.

Но что, если «у нас героем становится любой»? Все герои — самопожертвовались, и некому воспользоваться «плодами победы». Племя слабеет, становится добычей соседей, вымирает от случайных катаклизмов.

Биологическая и социальная эволюции входят в конфликт: социум требует «войны до победного конца». Даже ценой гибели генома. А тот не хочет! Аллели жить хотят! «Плодиться и размножаться».

Я чётко понимаю, что подомну этот народ. Не потому что они глупые, или ленивые, или бестолковые. Отнюдь. Просто они опоздали. Не они — их далёкие предки. Опоздали с гончарным кругом, с выплавкой железа, с размером запашки… Мордовский фольк прав: надо землю пахать. А не охотой с рыбалкой баловаться. Опоздали с «плодитесь и размножайтесь», с распадом родовой системы…

Не ново. Для России в целом состояние опоздания, фраза: «мы думали — вы отстаёте лет на 30, а вы отстаёте навсегда» — звучала неоднократно в разные века. И в 21 веке — тоже. Догоняли. Надрывая пупки и роняя головы. Имея центр управления. Который форсировал изменения, пренебрегая мучениями собственного народа.

«Изменения» — производительных сил и производственных отношений.

А здесь? Кто заставит в каждом «вели» крутиться гончарный круг? Как? Под страхом смертной казни? Или — пусть сами? Свободная инициатива свободных людей? Когда созреют, когда возникнут условия…?

Пусть. Потом. После веков бесконечной и безнадёжной бойни. В другом государстве, фактически — другой народ. И тогда, утративший, вслед за большей частью разнообразия своего генома, чувство исторической реальности, краевед может позволить себе утверждать:

«Русская колонизация Поволжья была катастрофой мордовского народа».

Отнюдь. Катастрофой было отсутствие, задержка на столетия этой «колонизации». Сходные племена меря и чудь, ятвяги и печенеги, как и потомки муромы и мещеры, кривичей и дреговичей, словен и радимичей, понесли существенно меньшие потери в ходе Батыева нашествия. Если на самой «Святой Руси» погибла треть, то здесь, в Мордовии и там, под Сандомиром, где их тоже резали — две трети населения. И так же — столетиями потом, до «Покорения Казани», до прекращения войн на этой земле. До подъёма производительных сил на новый, уже — общероссийский уровень.