Пристрелочник (СИ)

«И сказал слугам мурза, московский царь:
„Слуги вы мои, подите,
Слуги верные, отнесите,
Мордве на моляне скажите:
Вот вам бочонок серебра, старики,
Вот вам бочонок злата, молельщики,
На мордовский молян так и ступайте,
Старикам мордовским серебро, злато отдайте“».

Какое от меня «злато-серебро», так и мне в ответ:

«…Земли и желта песку в блюда накладали,
Наклавши, пришли
И мурзе, московскому царю, поднесли.
Мурза землю и песок честно принимает,
Крестится, Бога благословляет:
„Слава Тебе, Боже Царю,
Что отдал в мои руки мордовску землю!“
Поплыл мурза по Воложке,
По Воложке на камушке:
Где бросит земли горсточку —
Быть там градечку;
Где бросит щепоточку, —
Быть там селеньицу».

Через три дня в лагерь привели Русаву. Четверо молодых эрзян на лодочке привезли её к моему верхнему по Оке посту. И бросили на песке под берегом.

Едва ли прошло две недели с того момента, когда я держал в руках горячее сильное красивое тело этой женщины. Ловил оттенки её мимики, восхищался смелостью и самообладанием, готовностью рисковать собой ради спасения соплеменников…

Она непрерывно плакала. Точнее — постоянно текли слёзы из её выдавленного левого глаза. Рассказывала о событиях после нашей встречи. Довольно неразборчиво — передние зубы были выбиты. Иногда чуть поворачивала пятнисто-безволосую голову. Какие у неё были роскошные волосы! Водопад!

— А где косы твои?

— Рвали. Вырвали.

Рвали не только волосы. Кормить детей ей уже нечем. И рожать… После раскалённого железа…

— Мара, как она?

— Почки отбиты, два рёбра сломаны, правым ухом не слышит — перепонка от битья лопнувши… и так… Нет, жить не будет.

Её дочка, прибежавшая на новость о появлении матери, тихонько выла, прижимаясь ко мне. А я закрывал ей ладонью глаза. Пока Мара с помощницами осторожно кантовала изуродованное тело.

— Они сказали… я — русская… вот и забирай своё… и уходи… там ещё кресты… добытые…

С пару десятков нательных крестиков. Оловянные, медные… Парочка — низкокачественного серебра. Где-то я уже видел вот так крестики вязанкой… А, вспомнил: у голядских волхвов в болоте за Рябиновкой.

— Велели сказать… тебе и твоим людям… уходите, а то — смерть. Они дозволяют уйти… Ты должен придти и им поклониться. Сам, без войска… И баб всех отдать. И наших, и своих. И майно… Злато-серебро… Тогда — выпустят. Они тама стоят… в Каловой заводи.

С-с-с…

Спокойно, Ваня. То, что ты в душе джентльмен — не означает, что остальные должны быть такими же. Что женщин не следует бить, что калечить людей без вины…

Так она же виноватая! Она же — чужая! Да ещё и обычай порушила — сама решать вздумала! А что вывела кучу людей из-под смерти — так врагиня же! По воле «Зверя Лютого» поступала, соплеменников сколько в неволю отдала, помогала остальных грабить! Гадина!

Она, несколько пришепетывая выбитыми зубами, рассказывала о событиях последних дней. Жаловалась. Плакала. Потом закашлялась. С кровью. Мара помрачнела ещё больше. А я засунул своё сочувствие в… подходящее для этого место, и стал задавать вопросы. О том урочище, о размещении людей, о численности и вооружении…

— Ваня! Ты чего задумал?! Их там сотни три!

— Вот именно. Пока они — в одном месте. А как со всех сторон из леса… как тараканы полезут… Хреновато будет.

— Уймись, Ивашко. Ежели лягушонок эту напасть не изведёт — нам всем не жить. Думай головушка плешивая. Может, и волос вырастет.

А чего тут думать? Если отряды лесовиков полезут из леса — нам конец. Счёт будет… хорошо если «один-один». Реально — хуже. Они привычны делать засады. Каждый шаг вне периметра — смерть. Ночь на посту — смерть. Остановить работы, стянуть всех на пятачок, пол-народа в караул? И ждать каждую ночь чьего-то предсмертного вскрика под ножом охотника?

Обычная лесная война. Удар из темноты. И — убежал. Погнались? — «Квинтилий Вар! Верни мне мои легионы…». Не погнались? На следующую ночь — повтор.

А чему нас учит опыт старших товарищей? Например: Андрея Боголюбского? А тому, что лесовиков надо бить не в лесу, а в толпе. Дать им собраться, столпиться… и уж потом всем войском…!

Не пройдёт. Вокруг Стрелки в 10–20 верстах — охотничьи отряды. Маленькие, 3–5 человек. Мошки. Но сдвинуть дружину — невозможно. Хоть посуху, хоть рекой. Сборище сразу узнает и разбежится. Или наоборот: полезут жечь поселение, оставшееся без защиты.

Вывод? Надо идти самому. С 2–3 людьми максимум. И уничтожить большую часть толпы в три сотни мужиков. Бойцов, охотников…

Ух ты, факеншит! Это ж невозможно!