Пристрелочник (СИ)

Превратить встречный ветер — в попутный, вред — в пользу, не убегать — атаковать…

Умные мужики. Смелые. Даже жалко. Убивать.

Мы развернулись и сначала попытались выскочить на стрежень. Но теперь скорость была выше у них. Тяжело груженый ушкуй дрейфует по течению быстрее, чем наше корытце — сидит глубже, парусность в воде больше.

Через полтысячи лет путешественник, попавший в сильный встречный ветер в Обской губе, будет с удивлением описывать, как потомки нынешних новгородцев «нарубили деревьев с ветвями и привязали их к бортам струга, вершинами вниз. Течение речное, в глубине более сильное, превозмогло действие встречного ветра и потащило наш струг в нужном направлении».

Здесь ничего не привязывают. У их ушкуя осадка и так аршина на полтора больше, чем у нашей «пироги».

«При столкновении с сильным противником следует показать свои слабые места и ждать его там».

Эта мудрость от Сунь Бина произвела на меня неизгладимое впечатление: мы показали новогородцам наши задницы. И стали их там ждать. Не теряя, конечно, чувства меры. В смысле — угрёбывая во весь опор. Но так, чтобы не оторваться.

Они нагоняли, мы в панике, уходя со стрежня вправо, летели мимо низкого бережка, поросшего разнокалиберным лиственным лесом, прижимаясь туда всё ближе и ближе…

Тут, постоянно оглядывавшийся назад наш рулевой Салман, сказал:

— …здец. Тузакка тусин.

Интересно: жаргонное слово «тусовка», «тусить» — от тюркского «тусин» — попасть? А попаданцев следует называть — «тусин-заде»?

Уже не интересно: купаться в доспехе не хочу. От слов Салмана я сразу впёр весло в реку, а Сухан гребанул, и наше корытце… ничего страшного, только воды черпанули.

Ушкуй сидел на мели. Хорошо сидел — нос задрало, самого перекосило. Похоже, нашли себе замоину. (Замоина — лежащее в русле под песком затонувшее дерево; карша, или карча — то же самое, но поверх песка).

Мы же здесь только что, полчаса назад, прошли вверх! Мы — наше мелкодонное корытце. И я, вгрёбывая, стоя на колене — каноёвина же! — глядя в воду перед собой, просто видел отмели, над которыми мы проскакивали! А они-то шли вдоль другого берега!

Теперь, при погоне, глубокосидящий ушкуй, гоняясь за нами, неизбежно должен был застрять на этих мелях. Что он и сделал. Со всей дури, обеспечиваемой мастерством своего экипажа, позволившим сложить три скорости: течения, ветра, гребцов.

Забавно: они сильнее, многочисленнее, опытнее, искуснее. Только мелочь мелкая: я эту мель углядел. И построил своё бегство так, чтобы они на неё наскочили. Ну совершеннейшая ерундовина, ну совсем не героически, не по-былинному!

Так ведь и я здесь — просто живу, по-простому. Не геройничаю. — Разница?

Я здесь и дальше — жить буду. А вы — нет.

С приехалом, ребятки!

Понятно, что сами по себе они вешаться не собирались. Попрыгали в воду и пытались стащить своё судёнышко на чистую воду. Тут и мы подоспели. Хорошие стрелки у них: одна их стрела — в борту нашего ботника, другая — у меня в подмышке. Спасибо кованым колечкам в подкладке. Сухан поймал вскользь в оплечье, Салману руку сквозь ватничек поцарапала. И у них — один раненый.

Раненный, упавший даже в мелкую воду — редко выживает, если его не вытянут. Его вытягивают, Сухан снимает стрелой прямо в маковку тыковки «вытягальщика», тот, махнув в воздухе голыми пятками, рушится на голову чудаку в воде, и на ушкуе начинается… какая-то возня. Двое вылетают через один борт, двое — через другой. И по мелководью бегут к недалёкому берегу.

Факеншит! А я и забыл! На этом же ушкуе должно быть двое моих мужичков!

Народ бывалый: как врагов поуменьшилось — сбежали. Идти к ушкуйникам холопами — никому неохота.

На лодейке — крик, пара умников встаёт в рост, разворачивается к беглецам с луками в руках… И к нам — спиной. За что и получают. Ещё суетня, ещё пара стрел… Подходим ближе, я снова закидываю кошку, подтягиваю лодку, стукаемся о борт ушкуя и… Выскочивший из-под борта чудак лупит топором прямо передо мной, прям в борт нашего осинового корыта. Я только и успел отшатнутся из-под топора. И «пришатнуться» — поймать высунувшегося придурка за шиворот и дёрнуть мимо борта в воду. А Сухан уложил второго стрелой в упор. Просто — насквозь. Аж оперение в мясо вмялось.

Сухан перешагивает через борт, уже с топорами в руках, с кормы переваливается на ушкуй Салман, а я никак не могу отпустить утопляемого мною героя-топорника.

Не судьба. Не бывать мне первым в абордажной команде. Нет во мне достаточного уровня развития орангутангнутости, макакнутости и мартышкизма. Лазить по пальмам, прыгать по ветвям, скакать по заборам… не, не моё.

Дальше, как всегда, дорезание и обдирание. Злокозненный «стрый новгородский» — уже умер. Даже жаль… Стрела, ещё при первом контакте, пробила верхушку лёгкого, истёк кровью. Их толстый старый боярин… дорезали. Вообще-то, я в этой хоругви многих в лицо знаю. Но некоторых уже и не узнать. После отмашки Салманом его палашом в голову. Или — топорами Сухана…

«Лучше в Волге быть утопимому

Чем на свете жить… не законопослушному».