Пристрелочник (СИ)

Раздача женщинам шёлковых тканей на нижнее бельё — на сорочки и платочки — поддержала моё реноме сказочного богатея. «А вот уйду от вас во Всеволжск — шёлковое платье во всяк день носить буду!». Что несколько гасило куда более правдивые истории о тяжёлой жизни на новом месте.

В Великом Булгаре истории, рассказываемые караванщиками, вызвали сперва бурное возмущение. Уже поговаривали о новой войне с неверными. Но Абдулла, внимательно послушав участников, задал два вопроса: «Нужно ли купцу соблюдать законы страны пребывания? Пострадал ли кто-нибудь из „уважаемых людей“, кто не нарушил закон?».

Слух о запрете работорговли буквально потряс Залесье. В сотнях боярских и купеческих домов по всему краю бурно обсуждали эту новость. Сама мысль — «территория свободы» — привела тысячи людей в состояние крайнего недоумения и возмущения — они почувствовали себя обкраденными. Моя вражда со «святорусскими вятшими», моя «не-людскость» получила ещё один источник.

Рабовладельцы были возмущены. А вот работорговцы, особенно из числа «гречников» и новогородцев, продающих русских людей на северо- и юго-запад — пришли в восторг: цены на двуногий скот в Залесье упали.

По сути, моя выходка напомнила и Андрею, и Ибрагиму о моём существовании. И о необходимости исполнять принятые на себя обязательства. Государи начали шевелиться. Хотя бы — мозгами.

Караван ушёл, но не весь. Кроме 17 учанов с восточными людьми и лодочки с муромскими гриднями, в караване пришли три посудины учанистого вида с русскими купцами. Вид сходный, загрузка… выше ватерлинии. Под рогожами горбы груза выпирают. Встали отдельно, шагов за двести от булгар. Мы к ним ещё и не подходили.

— Николай, это кто?

— Купцы рязанские. Хлебом торговать хотят. Но цены ломят…

— Оставь здесь кого-нибудь за себя. Пойдём, глянем.

Эти, явно, наши. Навесы под берегом поставили, костерок палят, котлы вон у них уже булькают. С полсотни мужиков. Совсем урезанные экипажи без пассажиров. Устраиваются как на ночёвку. Доспехов и острого длинномерного не видно.

— Мир вам, добрые прохожие. С чем припожаловали?

— И ты здрав будь, Воевода Всеволжский. И людям твоим дай бог здоровья. Лихо ты ныне этих-то, гололобых — по-обламывал. Аж штаны с басурман снял. Потрясли, поганцы, срамом-то на виду! Осрамилися. Эхе-хе… И всё ж миром, всё ж тихо, без боя, без драки. Ловко ты их, ловко. Жаль, вовсе не ободрал. Оставил бы им судёнышко какое, повкидал бы туда голых да ободранных… Ещё б и плетей ввалить… Вот бы они всю дорогу зубами-то лязгали да спины почёсывали… А то, вишь ты, брюхо парчой обтянут да и ходют, словно хозяева. А этих-то, кого повязал-позаламывал, где продавать будешь? В Муроме аль во Рязани? Аль те выкуп сюда с Булгара притащут? Ты продай лучше — тута у тя полон-то долго не проживёт, поболеет-погниёт…

Балагур-советчик… Остонадоело. Что человека продавать нельзя… Ваня! Анахронизмов не надо! Это и в 21 веке не все понимают.

— О моих делах — после. Вы-то с чем пришли?

— Мы-то? Мы с товаром. С самым тебе надобным. С хлебушком. Вона — полны-полнехоньки короба плывучие. Выше бортиков набитые. Зерно ржаное да пшеничное да овсяное. Отборное-литое-мытое… чисто жемчуг скаченный…

— И почём?