Пристрелочник

— Эй, правоверные! Доблестный инал из рода великих ябгу очень не любит суеты рабов Аллаха. Не надо дразнить хана.

Торки во времена ябгу (как же множественное число — ябгей? Ябгуев?) были язычниками. И очень сильно не любили исламистов. Потом некоторые из них стали сельджуками. И османский султан будет претендовать на роль повелителя правоверных. А пока здесь ещё помнят… кто кого режет. Караванный народишко, снова, стуча зубами и дрожа телесами, расселся на корточках вдоль обрыва.

Итого: 6 из 17 учанов восточных купцов — конфискованы. Вместе с товарами.

— Ну вот, Муса, досмотр закончен. Вы может идти дальше. Теперь, когда я исполнил свои обязанности, а вы доказали, что являетесь «добрыми купцами», а не «лихими людьми», мы можем поговорить о подарках. Ты ведь с этого начинал. С предложения порадовать меня дарами. Искренними, от чистого сердца, незамутненного духом наживы и ожиданием прибыли.

Муса смотрит на меня изумлённо. Он измучен, задёрган, испуган. И очень утомлён: многочасовая процедура с постоянным балансированием на грани кровавого конфликта, в страхе, что кто-нибудь из его людей — сорвётся, в страхе — что я отвечу. В непонимании моей логики, невозможности предвидеть последствия, мою реакцию. И непрерывное ощущение прицела лучника под лопаткой… И следящие с высоты жёлтые глаза «лесного ужаса» — князь-волка. И ухмылка «чёрного ужаса» — Салмана. А он, оказывается, личность в Булгаре известная. Одиозно.

Вот я забрал треть каравана. И спрашиваю о подарках. Если сказать «нет» — что будет? «Чёрный ужас» скажет:

— Ай-яй-яй! Не уважаешь моего вали.

И начнёт рубить налево и направо?

— Боюсь, эмир будет недоволен твоими… действиями, вали Иван. Боюсь, русским купцам будет теперь… тяжело торговать в Булгаре и Саксине.

— Не бойся, Муса. Умным русским купцам не будет тяжело. Потому что они не пойдут в Булгар. А дураки мне не интересны.

— Э… Почему? Почему не пойдут?

— Потому что они пойдут сюда, на Стрелку. Так же, как и ваши. Другого пути нет. Умные купцы будут торговать здесь. А глупые… вон, как твои дурни, будут отрабатывать свои преступления. Строить новый, большой, крепкий город. Как я и обещал блистательному эмиру Ибрагиму. Обрати внимание: эти люди не обращены мною в моих рабов. Они преступники, которые будут трудиться во благо города. Но мы говорили о неуёмном желании твоих спутников принести мне дары. Я буду благодарен любым вещам. Но особенно — шёлковым. А ещё простым тканям, зимней одежде и обуви, инструментам и простому железу, мудрым книгам, дорогим украшениям…

Я, улыбаясь, смотрю на Мусу. А его — трясёт. Трясёт от раздражения, от усталости, от моей наглости, от необходимости идти к кучке уцелевших купцов и корабельщиков, уговаривать их отдать… подарки. От чистого сердца!

— Вряд ли мы сможем собрать много. Весь шёлк купцы распродали на Руси…

— А вы постарайтесь. Например, мне понравились шёлковые рубахи и халаты. Они есть на многих купцах.

Караван-баши идёт к фрахто-владельцам. А я оглядываю берег. Преступников уже увели. Выброшенное на песок или найденное оружие — убрали. Естественно, никто не собирается его возвращать бывшим владельцам. Я, по крайней мере — точно. А купцы — не вспоминают.

«Что с воза упало — то пропало» — русская народная товарно-транспортная мудрость.

Конфискованные учаны оттягивают ниже, к нашей пристани. Перегружают два последних: там из групп владельцев под раздачу попали не все. Невиновные тащат свой товар на остающиеся в караване кораблики. Там же размещаются и рядовые члены экипажей со своим скарбом. Кое-кто пытается под шумок прихватить тючок-другой из имущества «задержанных и списанных». Николай эти фокусы просекает чётко. Но, блин, горячится. Как бы ему по кумполу… А, вот и мои гридни подошли. Спорщик оглянулся и понял… «Сле-е-едующий придурок»…

Купцы мечтали поскорее убраться. Все шёлковые вещи: пояса, платки, рубахи, халаты… были собраны быстро и принесены мне «с наилучшими пожеланиями и искренними уверениями». А вот чего-то ещё… Хотя понятно: своё они продали, на кораблях собственно русские товары. Подарить мне несколько штук простой сермяги… Я бы не отказался, но они не додумались. Объяснять им, что мне людей одеть не во что… Урон авторитету.

— Муса, как я вижу, нам не удастся поговорить об удивительных товарах, которые купцы могут купить здесь. Но есть вещь, которою готов купить я. В странах на берегах Хазарского моря, есть места, где на поверхность выходит каменное масло. Такая чёрная густая вонючая жидкость. Знаешь?

— Э… Да. Так строили Вавилон. Ей замазывают дырки и щели. Обмазывают посуду и лодки…

— Стоп-стоп! Это смола. А мне нужна жидкость. Которая течёт.

Зачем мне битум? То есть — и ему применение найдётся. Но тащить издалека…

— Вспоминай, Муса. Где-то во владениях ширваншаха, на большом полустрове, который выдаётся в море на восток…

— Такие места есть. Только она не чёрная, а тёмно-бурая. У нас называют «нафта». От ритуала нечестивых огнепоклонников, в котором эту мерзость использовали.