Пристрелочник

Перелёт птиц идёт дольше двух недель. Но у нас не охота — поколка, заготовка. Эффективна только при массовых стаях. «Летит, летит по небу клин усталый»… И пусть себе летит. Это — не цель. Цель — птицы по горизонту от края до края. Всё небо в перьях и крякает. В три эшелона.

Успеваем только подновлять навесы, да строить немножко новых. Жерди, даже неошкуренные. Запасы надо прикрыть от дождей, защитить от грызунов. Элементарно? — Конечно. Если ты к этому готов.

Вдруг из леса накатывает стая белок. Офигительная! Я таких не видел. Наши нормальные, исконно-посконные русские белки на охоту стаей не ходят. И — «в булочную на такси не ездят». А тут… Как волна. Рыжие хвостатые тараканы на каждой ветке. Стрекочат, прыгают, грызут. И превращает всё в клочки и в мусор.

С сотню убили люди, ещё сотню Курт задавил. Ушли. Потом три дня наводили порядок. Теперь я понимаю, почему белка так дёшево ценится — 18 шкурок на дирхем. Сама к человеку приходит, только дубинкой не промахнись.

Снова вопят. Вот же…! Среди бела дня, когда народ, после ночной заготовки и утренней разделки, с берега рассосался, на их место пришла стая волков. Нормальные лесные волки. Жрут птичью требуху и головы. Бить их сейчас бестолку — мех клочковатый, ещё не поменяли.

Дуракам, которые вопили:

— Волки! Волки! промыл мозги. По теме: чистота на рабочем месте. И проистекающие от её отсутствия личные оторванные головы. Или — волки, или — я, но кто-нибудь оторвёт.

— Что ты орёшь?! Волк тебя не тронет. Ты для него, по сравнению с гусиными потрошками — невкусный.

Но Могута прав: прикармливать «серого разбойника» — нельзя. А волки — не единственные «санитары леса». По Стрелке носятся стаи воронья. Умная птица — рвёт съедобное только у тех, кто её боится. Боятся всё больше: вороньё наскакивает уже не по одному. Наверху, на нашей мусорке, прямо у поварни, возится пара лис. Теперь осталось только медведей стадами дождаться.

Экология, факеншит! Зверьё делает подкожные запасы на зиму. Жрут… как перед смертью.

— Могута, а скажи-ка ты мне: скоро ли у волков линька закончится?

— Да-а… это — да… но я со здешними волками… не… это — не… не знаком. Вот были бы тут наши… которые Пердуновские… те — да… тех я — всех… а этих… этих — не…

«Во-от такие! Но — по три. Но — вчера. А эти… — совсем даже нет. И — по пять. Но — сегодня» — опять исконная посконность по Жванецкому?

Совсем мужик в лесу одичал. И как он своих охотников учит? А с другой стороны: о чём в лесу разговаривать? Там смотреть-слушать надо.

— Давай — конкретно. Две недели? Четыре? Шесть?

— Эта… две… а может — шесть.

Мы устроили три мусорки веером, версты за три от селения. Вытащили туда все «пищевые отходы». Получились кормушки для множества лесных хищников. Ух как они там… лопали! И отбросы, и друг друга. Даже несколько медведей туда приходило. Четвероногие «халявщики» в течении следующего месяца одели «зимние шубы». Которые мы с них сняли.

А вот что из воронья сделать полезного — так и не придумал.

* * *

Поддерживать гигиену в лагере во время «поколки» — тяжело и трудоёмко.

Забавно. В традиционных попаданских историях попандопуло приходит в чистенькое. Либо — в грязненькое, но сразу становящееся чистеньким. Или, хотя бы, привычным для принюхавшегося, приглядевшегося ГГ. А у меня наоборот: было же красивое чистое место! А теперь, под моим чутким руководством, всё загадили. Просто потому, что люди. Да если бы только люди так себя вели! Шимпанзе гадят под себя и не ночуют два раза в одном гнезде. И как при таких… «естественных обычаях» — города строить?

Коллеги! Чем вы гребёте по пляжу? Пятернёй? Когда нужно убрать разбросанные гусиные головы и валяющиеся утиные кишки? А я ещё удивлялся — зачем Аким мне пяток граблей прислал? Я ж говорю: у деда — ума палата!

Но когда ж стройкой-то заниматься?!

Часть 68. «Их сёла и нивы за буйный набег обрёк я…»

Глава 368

Едва начали редеть птичьи стаи — принесло стаю хомом сапнутых. В смысле: осенний Окский караван.

Осенью прошлого года, когда эмир Ибрагим занял Стрелку военным отрядом и начал строить Бряхимов, большинство «восточных людей» быстренько свалило на Восток. Весной каравана с Низу не было — война. Но кое-какие купцы оставались. Теперь, проведя в Русской земле почти два года, а иные и поболее, они возвращались восвояси. В немалом, надо сказать, количестве.

Мирный договор между Булгаром и Русью ограничил срок пребывания чужеземца и иноверца 40 днями.

Никто, кроме самого Боголюбского, который и навязал данное условие, исполнять этот пункт договора не собирался. Но и он не мог — не с кем. Купцы-мусульмане разбежались из Ростова-Суздаля-Владимира ещё прошлой осенью. Многие — в Рязанские и Муромские земли. Теперь и эти уходили с Руси. От греха подальше.

Ещё одно условие договора состояло во взаимном освобождении рабов. Русские должны были отпустить всех похолопленных булгар, сохранивших ислам.