Пристрелочник

Снова: никто не собирался исполнять это условие. Либо холоп — не булгарин. Суваш, буртас, удмурт… Либо — булгарин, но уже крещёный. Возможно — предварительно поротый до осознания. В смысле: до добровольного крещения. То есть — русский человек. Либо вообще: «А мы про такое и не слыхали!».

Я здесь толкую о выполнении договора русскими князьями. Но, судя по тому, что мимо Стрелки отнюдь не валят толпы народа из Булгарии, там — так же.

Вывод… Блин! Это что — новость?! Никакое соглашение не исполняется, если обе стороны не находят в нём существенных выгод. Или существенных опасностей — в неисполнении.

«Бумага — сама не ходит» — старая бюрократическая мудрость. Так я вам больше скажу: и у средневекового пергамента ног — тоже нету. Хоть бы на нём и печати государей стояли.

Короче: вылез я на штабель брёвен от муромских дощаников в паре вёрст выше Стрелки. Поднял стяг с рябиновым листиком и давай размахивать. Типа: вот он я. Подходи — не бойся!

Насчёт продолжения: «уходи — не плачь»… как получится.

У меня за спиной — две версты замусоренного берега, коптильни, пух с перьями, сарайчики, на реке — пара лодок с бойцами и Чарджи, за штабелем Любим с десятком стрелков, Салман с десятком мечников, Курт… со своими зубами, Николай с парой приказчиков…

Встречаем гостей. Рабочая обстановка.

Таможню приходилось проходить неоднократно. А вот самому… «мытарить». Разница с работой на блок-посту, с «зачисткой», с «проверкой паспортного режима» — существенная. Опыта из первой жизни — нет, из средневековья — аналогично. Я же сказал: «как получится»!

Живчик — молодец. Я его — попросил, он — сделал. Впереди каравана — полупустая лодейка с муромскими отроками и по гридню — на каждой крупной посудине. Дал князь купцам провожатых. Чтобы не заблудились на реке.

Лодейка поворачивает ко мне, за ней, хоть и с задержкой, сворачивают со стрежня к берегу булгарские посудины. Одна за одной. Караван пристаёт к берегу.

«Парковка» таких корабликов… уже смешно.

«Русская Правда» различает несколько типов судов:

«Аже лодью украдёт, то 7 кунъ продаже, а лодию лицемь воротити, а за морьскую лодью 3 гривне, а за набоиною 2 гривне, а за челнъ 8 кунъ, а за стругъ гривна».

Вот такие называют — «учан». От тюрского «чан», кадь. Хотя, мне кажется, больше похоже на паузок. По сути — плот из тесин, с низкими дощатыми «набитыми» бортами, наклонёнными наружу. Длинное рулевое весло, мачт не вижу, но они съёмные — лежат внутри, наверное. Гребцов с десятка полтора, хотя уключин втрое больше. Палуб сплошных нет, будка на корме. Но главное — грузоподъёмность. Такая лоханка вмещает до 50 возов. Полторы-две тысячи пудов груза — серьёзно.

По сути — одноразовая упаковка для товара. В море на таком не выйдешь, по волокам — не протащишь. Но на большой реке — на мелях не застрянешь и, при попутном ветре, прилично идти можно. Пристаёт к берегу такое корыто… тяжело. Цепляет дно «скулой» и начинает разворачиваться — задницу течение заносит.

Муромская лодейка без мудростей выскочила на песок с разгона, отроки высыпали, ухватили за борта и вытянули выше. Следом первый учан заскрипел по песочку. С него канат бросили.

И? Я — жду-смотрю, муромские — тоже смотрят. На учане какой-то дед длиннобородый воздвигся. И заорал. Матерно по-тюркски. С шелудивыми ослицами и дикими собаками. И оттуда народ — попрыгал в воду. А подцепиться не к чему. Кнехтов здесь нет.

Ни в смысле — парная тумба с общим основанием на причале для крепления тросов. Ни в смысле: немецкий наёмный пехотинец незнатного происхождения.

До немцев — три века, до парных тумб — ещё больше. Пока, гости дорогие — цепляйтесь за песочек. Вот с десяток мужичков нерусской национальности и поднапряглись. Пока задницу этой бескилевой дуры к бережку прислоняли.

На таких лайбах может быть до полусотни гребцов. Но здесь и трети нет. Что радует: каждый гребец — потенциально воин. Два десятка корабликов — тысяча находников… Надо учесть на будущее.

Длиннобородому даже сходни на берег кинули. Слез, важный такой, халат дорогой, сапоги с носами, пояс с шитьём.

— Да пребудет с тобой благословение Аллаха, мудрого, милосердного, воевода. Я Муса-аль-Табари, караван-баши. Мы увидели твои движения с этим… платком, и подошли спросить — нужна ли тебе помощь правоверных?

Факеншит! Опят мозги в трубочку сворачиваются. От перенапряжения.

По формулировкам — он меня не уважает. «На помощь пришли». По говору… откуда-то с юга, не тюрок, или давно в дороге. Бывалый, осторожный, самоуверенный. Русский язык знает хорошо. Но — «не уважает». Спешиваем наглеца. Без мордобоя, лобовых наездов и обид. Чисто «изумлением от познаний дикаря лесного» в моём лице.

— Аль-Табари? Из Амула?

А глаза у дяди не тюркские. А очень даже ближневосточного размера.

— Экхм… Господин бывал в Табаристане?!

Как я мог там бывать?! Табаристана с 13 века нет.

— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос, уважаемый?

— Э… Нет. Я родился в Баб-уль-Абвабе.