Приступ

— Великий Князь — голова только своим подручным князьям да светлым. А уже подручным светлого… Так, месяц ясный по-над лесом. Хочешь знать кто у Варвары грудь отсёк — стань государем.

— Хгр…

— Другое. Ежели ты государь, то можешь ставить заставы. На всех путях. И твои люди всякого купчишку… через пальцы пропускают. Ежели у торгаша ларчик, а там краса девичья нетленная, то… А вот ежели ты Великий Князь, то всей власти твоей — земли Киевские. В Путивле или в Вышгороде… твоя стража… гуляет по бережку где дозволили. А уж про Волынь или Галич — и говорить нечего.

Андрей зло смотрел в пол. Потом вскинул глаза на меня, собираясь, кажется, послать. Не то — «до не видать вовсе», не то поближе — на плаху. И остановился. Упёрся взором. В распахнутый гроб за моей спиной, в белое изувеченное тело юной девушки. Ничем, в нынешние беззаконные времена, не защищаемой. Наоборот, святостью, славой своей приманивающей татей да воров.

Дёргал меч, дёргал губами. В бессилии злобствования. Глубоко выдохнул, успокаиваясь, потряс головой, будто смаргивая с глаз пелену гнева. Обвёл взглядом Десятинную, все три престола, иконы, круги цветной мозаики на полу в центре, под которыми похоронены Владимир Креститель и жена его, царевна Анна.

Глядя на икону Богородицы у дальнего алтаря, в конце почти тридцатиметрового зала, перекрестился. Деловито потребовал:

— Помогая, Господи. Смилуйся, Царица Небесная.

Повернулся ко мне и сухо скомандовал:

— Быть посему. Делай.

Размер? У тебя, девочка — больше. И красивее. И обе. И — живые. Ты ж не мученица! И не святая.

Тут случай, когда размер значения не имеет. Важен — факт. Точнее: вера в него. И, по вере — оценка. В твоих грудях, девочка, великая сила: всё человечество такими вскормлено. Для всякого человека — изначально, ещё до осознания самого себя, место сокровенное. Тёплое, сытное, уютное, безопасное, родное. Радость.

Вот так, половинкой бюста умершей восемь с половиной веков назад левантийской девочки, точнее: её отсутствием, Святой Русью обретён был государь. И Русь этого не хотела, и Боголюбский кочевряжился. Но против женских грудей — разве ж сборешься? Пришлось общественно-полической тенденции… того, малость поподпрыгивать.