Приступить к ликвидации (сборник)

– А в чем? – рассмеялся Никитин. – Ты, сержант, антимонии не разводи. У него при себе пистолет и финка. – Он продолжал обыскивать убитого. Из внутреннего кармана он вытащил сброшюрованные листочки бумаги, какие-то снимки и тонкую пачку денег. – Посвети-ка, – повернулся он к Шукаеву.

На твердой картонной обложке красной тушью было написано: «Блатные песни».

Никитин раскрыл книжку-самоделку.

Проснешься утром – город спит,
Не спит тюрьма – она уже проснулась.
А сердце бедное так заболит,
Как будто к сердцу пламя прикоснулось, —

прочел он вслух. – Ишь ты. Сочинение. – Он листал страницы.

– Оригинальная поэзия, – сказал спустившийся с чердака Павел Маркович, – такие книжечки на Тишинке из-под полы продают.

Никитин сунул книжечку в полевую сумку, повернул к свету фотографии и присвистнул.

– Тьфу, порнография, где только пацаненок этот достал блевотину такую.

– Не где достал, милый Коля, – перебил его Павел Маркович, – а кто ему дал, вот в чем вопрос. Что еще нашли?

– Только ключи от квартиры.

– Любопытно, ключ есть, а двери нет. Неужели никаких документов?

– Никаких, если не считать этого. – Никитин взял фонарь и направил луч на безжизненно лежащую руку.

Беловатый конус света вырвал из темноты синие буквы татуировки на тыльной стороне ладони: «Витек», перстень, выколотый на безымянном пальце, и могилу с крестом.

– Видите, поперечина на кресте косая? – спросил Никитин эксперта.

– Вижу.

– Это значит, что он в блатную жизнь принят, но еще не в законе. Как первый срок отмотает, еще одну поперечину наколет, тогда, значит, полным законником стал. Вот, Павел Маркович, какие у него документы.

Эксперт молчал, разглядывая руку убитого.

– Слушай, Шукаев, теперь расскажи, как дело было.

– Мы его на сквере заметили, – начал сержант.

– Где именно?

– У павильона.

– Одного?

– Вроде.

– Вроде или точно?

– Точно одного. Окликнули. Он бежать. Мы за ним. Он в подъезд.

– У него ничего в руках не было?

– Вроде сумка или мешок какой.

– Шукаев, – Никитин достал папиросу, – ты в милиции сколько лет?

– С тридцать девятого. А что?

– А то, друг Шукаев, пора бы отработать память.

Сержант молчал, потом топнул валенком:

– Был у него мешок, точно был. Он ему мешал в дверь войти.

– Вот это горячее. – Никитин перекинул папиросу из одного угла рта в другой. – Ты лестницу осмотрел?

– Так точно!

– Ну?

– Не заметил. Будем искать?

– А зачем нам надрываться, у нас техника есть. Смирнов, давай Найду.

Собака вспрыгнула на площадку. В свете фонаря глаза ее горели синеватым огнем. Она подняла лобастую морду, посмотрела на Никитина, и ему стало не по себе от этого диковатого взгляда.

– Ищи, Найда, ищи, – скомандовал проводник.

Овчарка потопталась на месте и потянула повод. Она добежала до последнего этажа, стала лапами на дверь шахты лифта и гулко залаяла.

– Ну-ка, убери ее, – отдуваясь, приказал Никитин. Бегать по этажам в полушубке было тяжело и жарко.

Проводник оттянул рычащую собаку, и Никитин распахнул дверь шахты. Мертвая кабина застыла здесь на многие годы.

Никитин посветил фонарем и увидел брезентовую сумку, валявшуюся в углу. Он вошел в кабину, нагнулся, расстегнул пряжку, направил фонарь внутрь. В сумке насыпью лежали патроны к пистолету «ТТ» и нагану, несколько пачек папирос «Совьет Юнион» и какие-то металлические пластинки.

Никитин взял одну и увидел не то буквы, не то цифры, выбитые на конце.

– Это типографские литеры, – сказал за его спиной эксперт.

– Шрифт? – переспросил Никитин.

– Да.

– Зачем он ему?

– Приедем на Петровку, узнаем, что сложить из этих буковок можно.

– Ну что ж, вызывайте перевозку, – скомандовал Никитин, – убитых на экспертизу, а мы по домам. Ты, Шукаев, с ними поедешь, рапорт напишешь.

Данилов

Утром его вызвал начальник МУРа: позвонил по телефону сам и голосом не терпящим возражений коротко бросил:

– Зайди.

Данилов вздохнул, закрыл старое дело бандгруппы Пирогова, которое изучал уже второй день, интуитивно чувствуя какую-то невидимую связь между тем, чем он занимается сегодня, и бандой Пирогова, и пошел к начальству.

Бессменный помощник начальника Паша Осетров, затянутый в синий новый китель, покосившись на краешки ослепительно блестящих погон, кивнул Данилову на дверь:

– Ждет, товарищ подполковник.

Слово «подполковник» Паша произнес с осуждением, покосившись на гимнастерку Данилова со споротыми петлицами.

Начальник стоял посреди кабинета, новая форма делала его моложе и стройней.

– Ну, что у тебя, Иван?

– Все то же самое.

– Так и прикажешь докладывать руководству?

– Пока я ничего конкретного сказать не могу.

– Так. – Начальник начал раскачиваться с пятки на носок. – Так, – еще раз повторил он, – хоть что-то у тебя есть?

Данилов посмотрел в окно. По заснеженной Петровке метель гнала редких прохожих. Он помолчал, достал папиросу, прикурил.

– Не знаю, товарищ начальник, не знаю, так, слабые наметки.

– Садись, – начальник опустился в кресло, – сейчас Серебровский зайдет, помозгуем втроем.