Мартин снова поднял ложку и еще раз прижал ее краем твердый шарик мацы, чуть сбоку от прежнего следа. Он знал, что папа и Бен теперь тоже за ним наблюдают, хотя они и не поднимали глаз. Лицо у него напряглось, застыло и покраснело, поднятый локоть дрожал от усилия, когда он начал жать на ложку, стараясь разломать клецку. А та снова начала выскальзывать, но он знал, что иной раз резкий и быстрый нажим прямо вниз может разделить шарик, прежде чем он вылетит из миски, хотя иногда он от этого просто летел, вертясь, на стол или на колени. Он помедлил, стараясь совладать с собственной гордостью, которая вполне может пострадать, если ему придется приниматься за это дело в третий раз, и уже был готов поднять ложку и попробовать снова, когда увидел, как рука матери протянулась к нему, чтобы забрать у него ложку.
Он изо всех сил, с яростью нажал на ложку, одновременно пустив в ход все свои способности отдавать тайные приказания, чтобы заставить клецку оставаться на месте и повиноваться, как она слушалась папу и Бена, и в тот же миг мамина ладонь ухватила его за руку. Клецка вылетела из миски, и его рука ударилась о ее край. Суп сперва показался ему теплым, но затем внезапно обжег ему ляжки, проникнув сквозь его лучшие твидовые брюки, и в ноздрях встревоженно забился дымный запах мокрой шерсти. Посреди общих криков он услышал вопль Бена — шарик мацы сбил одну из свечей, и она упала в бокал Бена, прямо в вино, и он уронил бокал, пытаясь его прикрыть. Скатерть окрасилась в кровавый цвет — ярко-красная рана зияла прямо в ее середине. Мартин подскакивал, колотил себя ладонями по обожженным ляжкам, пытаясь одновременно оттолкнуть от себя руки матери, потому что она хотела расстегнуть ему поясной ремень, чтобы стащить с него брюки.
— Ты сама виновата! Это все из-за тебя! — кричал он ей.
— Он обжегся! Да снимай же штаны! — кричала она.
Бен уже стоял рядом и дергал его за брюки, пытаясь их снять. Это унижение, еще одно ко всем прочим, привело его в ярость.
— Не смей! — заорал он, но штаны уже сползали у него с бедер. И тогда он лягнул ногой. Мама охнула, а Бен отлетел назад и сел на пол. Стало тихо. Откуда-то сверху до него доносился голос папы, пронзительный и недовольный.
Мама выпрямилась, хватаясь рукой за грудь, ее встревоженный взгляд был обращен куда-то в будущее, над головой Мартина. Он услышал, как грохочет океан, словно волны бушевали прямо под полом, и ощутил, как вздрагивает под их ударами дом. Папа, продолжая что-то бормотать, пошел следом за мамой в их спальню. Она тяжело дышала, короткими глотками хватая воздух. Дверь за ними закрылась.
Бен стоял лицом к закрывшейся двери. В его глазах застыли страх и озабоченность.
— Что это с ней? — тихо спросил Мартин.
— Так ты ж пнул ее! — яростным шепотом рявкнул в ответ Бен, бросив на Мартина взгляд, полный презрения, а сам повернулся обратно к двери и прислушался.
Мартин не помнил, что он ее ударил. Он знал, что лягался, но ни по чему не попал, так ему показалось. Объяснить это было невозможно, и его охватил стыд, и он увидел, как потемнело небо.
— Па? — позвал Бен сквозь закрытую дверь. Ответа не последовало, и Бен задышал быстрее, готовый разразиться рыданиями, и продолжал прислушиваться. Потом повернулся к брату с выражением непонимания и отвращения на лице. — И как ты только мог сказать ей
— Что?
— Что ты сказал. Что она тебе больше не нужна. И это своей собственной матери!
Мартин всхлипнул, тихонько, но слышно, и остался стоять на месте.
— Ты должен пойти и извиниться! Попросить у нее прощения! — заявил Бен, словно Мартин не имел ни малейшего понятия о том, как следует себя вести в подобных случаях. — Ты так и не извинился?
Мартин помотал головой.
— Ты даже не извинился?!
Мартин уже плакал, закрывая лицо ладонями. Он плакал, потому что обидел мать, а теперь вообще перестал что-либо понимать и оказался вне круга своей прекрасной семьи. Штаны теперь холодили ему ноги.
— Па? — снова позвал Бен, более настойчивым голосом. Потом осторожно повернул ручку и заглянул внутрь. — Па? — позвал он. Более низкий голос папы ответил из спальни, и Бен прошел туда, закрыв за собой дверь. Мартин ожидал услышать звуки открывающегося окна и того, как все они вылезают на улицу, чтобы оставить его одного навсегда. Но они продолжали там разговаривать.