Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

Тони долго валандался с бутлегерами, он всего пару месяцев назад устроился наконец на приличную постоянную работу, а до того не желал ни о чем таком и слышать, а теперь еще и спутался с какой-то ирландской шлюхой, хотя уже помолвлен с Маргарет, хорошей девочкой из добропорядочной калабрийской семьи, что живет в соседнем квартале, чистой, как голубка, красивой, доброй, с завидной репутацией, родные за ней неотступно присматривают день и ночь. А он даже дату свадьбы обсуждать отказывается! Братья девушки уже скрипят зубами от злости, а у ее папаши появился в глазах кровожадный блеск. Только Маргарет может спасти Тони от электрического стула, который его уже ожидает. Это так же верно, как то, что Господь ниспослал нам Иисуса. А он такой негодяй, ему соврать — что плюнуть, и лишнее тому доказательство то, как он пытался охмурить дедушку, таская его всю ночь по городу, прежде чем хоть кто-то из всей семьи мог с ним поговорить и рассказать ему обо всех этих позорных фактах.

Чтобы убедить дедушку, понадобилось всего минут двадцать, а он при этом все смотрел на Тони, долго-долго, словно через телескоп, который никак не мог навести на фокус. Тони сумел подавить клокотавшую в нем ярость, попытался оправдаться, отстоять свои жизненные установки и вообще свою жизнь, он все отрицал, все обещал, потом принес новенький будильник, который купил в дом за собственные деньги, и в конце концов просто сел, глядя на дедушку и просто умирая от злости, пока старик формулировал свое решение. «Тони, ты женишься на этой доброй девушке или не получишь ничего из моих денег. Эти деньги, заработанные тяжким трудом, не достанутся гангстеру, никогда в жизни не пойдут уголовнику, который скоро подохнет на электрическом стуле. Женись на этой девушке, и тогда — да, я отдам тебе все, что у меня есть».

После свадьбы миновали дни, потом недели, потом и месяцы, но о деньгах больше речи не возникало никогда. Теперь Тони добросовестно трудился в порту, а если и встречался с Пэтти Моран — очень редко, да и то лишь во время пересменок или в дни, когда дождило и палубные работы отменялись. Тогда он нырял в дверь рядом с салуном Быка, взлетал наверх по лестнице и целых полчаса жил настоящей, полной жизнью, а потом снова тащился домой и ждал следующего раза; он просто не осмеливался пристать к старику с вопросом о причитающейся ему награде, точно зная, что все только и ждут, когда он снова оступится. По воскресеньям он гулял с Маргарет как примерный муж, проводил вторую половину дня с ее семьей и делал вид, что счастлив. Старик больше никогда не был так близок с ним, дружелюбен и доверчив, как в первый день, когда он только сошел с парохода, но и враждебности не проявлял. Он просто наблюдал за ним, и Тони это видел и знал.

И старался его убедить. Единственная проблема состояла в том, что нужно было что-то делать, когда он оставался в комнате наедине с Маргарет. Он вообще-то вовсе ее не ненавидел, но она ему никогда особенно и не нравилась. Это было все равно как оказаться наедине с несчастным случаем, вот и все. Говорил он с ней редко и тихо, выслушивал ее сплетни и рассказы о том, как прошел день, и читал свою газету. Он совсем не ожидал, что она однажды во время сеанса в кино вдруг вскочит и выбежит вон, вся в слезах. Не ожидал и того, что однажды весной, вернувшись домой с работы, застанет дедушку в гостиной с Маргарет, которая будет молча смотреть, как он входит в дверь.

«Так ты, значит, даже не прикасаешься к собственной жене?»

Тони стоял на пороге и не мог сдвинуться с места. Не мог он и соврать — вдруг оказалось, не может. У старика были короткие, похожие на щетину седые волосы, проволокой торчавшие вверх. Он снова был в тяжелых итальянских башмаках, если таким пнуть мула, тот, как пить дать, заорет. Маргарет осмелилась лишь раз глянуть на Тони, но он сразу понял: эта голубка уже клюет его прямо в темечко и вовсе не намерена прекращать это занятие.

«Ты что же, думаешь, я дефективный, а, Тони? Что из меня уже песок сыпется? Или что я косоглазый? Что ты вообще думаешь?»

Еще одна, следующая демонстрация состоялась в кино. Дедушка сидел позади них. Через несколько минут Маргарет повернулась к нему и сказала: «Он никогда даже не обнимет меня».

«Обними ее за талию».

Тони обнял ее за талию.

Потом, еще через несколько минут, она обернулась к дедушке. «Он только сиденья касается, видите?»

Дедушка взял руку Тони и положил ее на плечи Маргарет.

Потом, однажды вечером дедушка снова сидел с Маргарет и дожидался его. О'кей — теперь он то и дело переходил на английский — о'кей, я буду спать тут, на диване.