Присутствие необычайного

— Так то в Риме — пройденный этап.

Хлебников надолго замолчал и невесть почему ускорил шаг.

Встречные прохожие попадались редко: люди вернулись уже с работы и теперь ужинали; протащилась женщина с двумя битком набитыми сумками, свисавшими до асфальта. Сумерки, принявшие лунный, оранжевый оттенок, загустели. И в дремучей лесной чаще исчезли поодиночке белые призраки-березы. Ираклий тоже заспешил и поравнялся с Хлебниковым.

— Этот ваш гад с канарейками, Серков его фамилия, — отрывисто заговорил Хлебников, — тоже ведь страшно прожил жизнь. Ты только представь… Каждый день с утра до вечера надзирать. Годами надзирать! Годами ненавидеть и бояться самому. Тоже ведь искалеченная душа, натасканная на жестокость… в бериевские времена.

— В какие времена? — переспросил Ираклий.

— Ладно, прошли те времена, — сказал Хлебников. — Тебя еще и в проекте тогда не было. И меня тоже…

— Откуда же ты все это?..

— Слухом земля полнится, — сказал Хлебников.

Ираклий всмотрелся в своего спутника. Луна освещала его лицо, убрала веснушки, положила красноватые тени, красными точечками отразилась в глазах. Трудно было понять, что выражало сейчас это незнакомое юное лицо, освещенное словно бы далеким пожаром.

— Человек — это такая, брат, сложная штука, прямо лабиринт, — продолжал Хлебников. — Вот я думал: почему некоторые люди набросились тогда на инвалидов, на героев войны? Это же такое ЧП, такое моральное ЧП! Кто-то, может, из зависти, тут твоя мама права. Ну, а другие? Я ломал голову… Хорошие же люди, то есть обыкновенные, — и так озлились! Но, между прочим, ты заметил, что многие были из второго корпуса? А там живут бывшие барачники. Разный народ, пришлые, подавшиеся после войны в столицу из Подмосковья. Немцы сожгли их деревни, они мерзли в землянках, детишки помирали, потом здесь жили в бараках… Тоже нагоревались через край. И вот они въехали в приличные квартиры, с ваннами, с газом — с ума сойти! Советская власть дала им: живи и будь человеком… А люди… люди стали скупиться. Вот ведь как бывает!.. Кто-то пустил слух — может, и нарочно, так тоже бывает, — дурацкий слух, что гараж — это конец райскому житью, — шум, дым, вредные газы… И люди поверили, они готовы были всему поверить — слишком настрадались в прошлое время… Тут и сам Достоевский призадумался бы. Человек жадничает не когда он бедный, а когда богатый, когда начинает богатеть — вот ведь! Правильно говорят, что появляются нежелательные тенденции к личному обогащению вопреки интересам общества. Того самого, что все дает людям… А кому же давать? Вот тут и приходится покрутить шариками…

Ираклий был озадачен. Эти рассуждения не показались ему убедительными, их логика не дошла до него. Но сам Хлебников заинтересовывал все больше — Ираклий не встречал еще-таких ребят.

— Мещанин — это не тот, кто ковры покупает, это кто за ковер душу отдаст, взятку сунет, сблатует… Как думаешь?

Ираклий честно признался:

— Не знаю, не думал.

Они опять зашагали в молчании и так, точно куда-то торопились по делу. Ветер усилился, и стал явственно слышен шумок волновавшихся, как перед бурей, деревьев. Ираклий испытывал теперь сильное желание поведать Хлебникову о своем страшном замысле: очень уж трудно было одному хранить его в тайне. Да и если кто мог бы помочь в его осуществлении, то, наверно, он, Хлебников, такой не похожий на других.

— Ты, значит, мог бы все-таки убить этого гада Серкова? — допытывался Ираклий.

— Если б он ударил кого из калек, я бы его тоже стукнул, — не задумываясь, ответил Хлебников; он шел все быстрее.

— Ты мне скажи, ты мог бы его убить? — Ираклий нуждался в моральном одобрении.

— Мог и убить, — сказал Хлебников. — Наверно.

Ираклий, чтобы не отставать, бежал рядом с ним.

Внезапно Хлебников замедлил шаг, а потом и остановился.

— Эту штучку видал?

Он сунул руку в карман джинсов, что-то нащупал там, но, прежде чем вытащить, кинул взгляд по сторонам — направо, налево, — никого поблизости не оказалось. И он извлек и показал револьвер, красновато заблестевший под луной.

— Револьвер… — будто не веря глазам, едва слышно пробормотал Ираклий.

— Типа наган, — сказал Хлебников.

— Откуда… у тебя? — срывающимся голосом спросил Ираклий.

— Откуда?.. Оттуда. — Хлебников был доволен произведенным впечатлением.

При всех своих умных разговорах он еще оставался мальчишкой — обыкновенным мальчишкой, для которого во всяком оружии таится очарование мужественности.

— Откуда у тебя?.. Откуда? — повторял Ираклий просительно, страстно — «штучка» была именно тем, в чем он сейчас нуждался.

— Много будешь знать, скоро полысеешь, — сказал Хлебников.

— Но где ты ее достал? — взмолился Ираклий.

— Тебе-то зачем знать?

И Хлебников со свойственной ему легкостью перехода из одного состояния в другое сразу повзрослел — упрятал револьвер в карман.

— Дай мне… ненадолго, — сдавленно проговорил Ираклий.

— Что дать? — Хлебников вновь быстро пошел, потом побежал.

И некоторое время они оба бежали: Хлебников впереди, Ираклий чуть сзади, словно прилепившись и храня молчание.

— Тебе-то зачем? — не оборачиваясь, буркнул Хлебников..