— Ага, вон оно как!.. — Антона Антоновича рассердила легкость, с которой его напарница расправлялась с Хлебниковым. — Выходит, чтоб быть сознательным, надо на книжке кое-что накопить. Вы так считаете: надо сберкнижку заиметь.
По широкому лицу Аглаи Николаевны прошла медленная усмешка.
— Я не в том смысле, — сказала она. — А хотя б и так… Что зазорного — откладывать на книжку? И государству польза, вы сами знаете.
— А в каком еще смысле?.. в каком? — настаивал Антон Антонович.
«Вот чертова баба… каменная, — подумал он; ему и впрямь вспомнились эти каменные изваяния в далекой Хакасской степи, где он побывал в молодости. — Чем ее сдвинешь? — стоит столбом».
Она не ответила, словно высказавшись до конца, даже не пошевелилась.
…Молодой человек, судьба которого сейчас решалась, вызывал у Аглаи Николаевны чувство опасливо-враждебное. При всей своей наружной невозмутимости Аглая Николаевна была человеком сильных страстей, И Хлебников не понравился ей по первым же впечатлениям, без каких-либо скидок на молодость, словно она сразу же все о нем уяснила. Убийца, способный ни за что лишить человека жизни, способен был, само собой, на любое преступление — на грабеж, насилие, поджог… Так и проявлялось то зло, что, по убеждению Аглаи Николаевны, жило в каждом человеке — только у одного оно открыто, а другому удавалось его прятать или смирять. Но соблазны мучили всех, люди боролись в душе, и победа давалась тут с великими усилиями — это Аглая Николаевна особенно хорошо знала.
Она эту трудную победу одержала… Однако было время, когда отказ от того, что само как будто шло в руки, можно было бы назвать ее подвигом — подвигом отказа.