Присутствие необычайного

Сашка утешал ее, говорил, что будет часто проведывать… И она принялась вдруг ни с того ни с сего убеждать его, что живется ей совсем неплохо, что Робик, как она называла мужа, не такой уж плохой человек, что ему приходится много работать, он нервничает, «ну и выпивает, не без этого», но «кто из мужиков ныне не пьет».

Александр слушал и кивал, словно и не возражая. Они были одни за столом, Людочка спала, а Роберт Юльевич не возвращался еще из театра…

2

Через год с небольшим Хлебников был уже своим человеком на заводе. Он прошел ускоренный девятимесячный курс обучения, слесарил, имел разряд и был избран членом цехового комсомольского бюро, у молодежи, он и на заводе пользовался доброй известностью. В военкомате, когда ему исполнилось восемнадцать, он получил отсрочку на год от призыва — у него, к большому его удивлению, обнаружилась какая-то неполадка с сердцем.

К Никифорову, делом которого занимался цеховой комсомол, они пришли вдвоем: он и Лариса Булавина, тоже член бюро и активная участница литературного кружка — автор «Поминальника». Ее на заводе знали все, а солидные люди чаще порицали, чувствуя в ней некую оппозицию самой солидности: стихи ее появлялись в многотиражке, а однажды были напечатаны в «Смене». С этого совместного визита к Никифорову и начались их — Хлебникова и Ларисы — странные отношения: не дружба, но как бы внутренняя зависимость друг от друга, для которой они оба не скоро смогли найти другое, более точное слово.

А сюда они пришли по настоянию Хлебникова — Лариса заранее считала этот поход излишним. Дело в том, что Никифоров вообще утратил уже связь с комсомолом — не посещал собраний, отлынивал от поручений, более чем за полтора года задолжал с уплатой членских взносов. А когда его вызвали для объяснений на бюро, заявил во всеуслышание: «Можете исключать, я и без комсомола проживу». Ходили слухи, что ко всему еще он развел у себя целую овощную плантацию и торгует на рынке огурцами и помидорами.

— Притопали все-таки… — нелюбезно встретил он гостей у крылечка своего удивительного жилища. — Ну, смотрите, если интересно.

А посмотреть было на что: сумрачный порядок деревянных, обшитых почерневшим тесом домов с мезонинами, с окошками в резных наличниках, защищенный от города строем вековых ветвистых сосен, сохранился тут, на дальней окраине столицы. И за этой линией обороны, трудно уступавшей долгой осаде времени — обломились кое-где наличники, заросли крапивой палисадники, — стоял в глубине одного из дворов новенький, белый, под красной черепичной кровлей флигелек Никифорова. Совсем недавно зазеленевшие кусты сирени также прикрывали его. И этот милый провинциальный оазис обнаруживался нежданно и отрадно после каменной городской тесноты, уличной толчеи, автомобильной гари. Чтобы добраться до него, требовалось пересечь большой строительный участок, уставленный пустоглазыми кирпичными коробками, подобными геометрическому чертежу, оголенными кранами, засыпанный мусором. И уже другой запах стоял во владениях Никифорова — пахло свежестью, молодой листвой, влажной почвой, взрыхленной под посев, ранней рассадой. Никифоров трудился на своем огороде, когда подошли Лариса и Александр. Правда, здесь были всего только четыре полоски, одна уже покрылась ярко-зеленой щетиной лука.

— Вытирайте ноги, — Никифоров кивком показал на кусок мешковины, брошенный перед окрашенным суриком крылечком, — поаккуратней.

Сам он скинул старенькие, запачканные землей кеды, в которых работал, и остался в грубых носках, протертых на пятках.

— Прикажешь и нам снять туфли? — спросила Лариса. — Как в музей идем…

— Смеешься… А когда б знали, какая тут развалюха была… когда мы с Мариной вселились, — Никифоров говорил отрывисто, недовольно, не скрывая своей досады: оторвали от работы, будут выговаривать, поучать. — Нам от Марининого деда в наследство досталась. И все — своими руками… до последнего гвоздя.

— Я сейчас распла́чусь, — сказала Лариса; даже вся прелесть этой загородной весны не смягчила ее.

Однако же домик Никифорова и внутри вызывал не меньшее удивление, особенно если принять во внимание, с чего он с женой начинал. Это был как бы макет современного полированного жилища, квартирный рай в миниатюре, вылизанный, как выставочный экспонат. По необходимости мебель в маленьких комнатках — передняя, столовая, спальня, кухонька — была размещена с учетом каждого сантиметра: свободного пространства в этом засилии мебели (портативный столовый гарнитур, спальный гарнитур) почти не оставалось. И игрушечной выглядела выложенная кафелем кухонька с двухконфорной плитой, с подвешенным холодильником, с белыми эмалированными мал-мала меньше кастрюлями на полке, с алюминиевыми, начищенными до лунного сияния сковородками.

— Ну, Андрюша, ты даешь! — восклицал Хлебников, по-детски изумленно озираясь своими прозрачными глазами.