– Я не собираюсь заморачиваться из–за этого дерьма с предсказаниями. Насколько я понимаю, он съел сэндвич Арби в час ночи, и копченная грудинка не зашла.
– Ничего. – Хекс выругалась, когда стало ясно, что он не купился на ее ложь. – Да ладно тебе. Перенял мои симпатские способности?
Джон Мэтью пожал плечами. И пока он смотрел на нее, она смотрела на его огромное тело. Он был одет в черное, обтягивающая футболка и кожа были такими же темными, как тени, с которыми он сражался, защищая расу вампиров от нового врага.
– Я люблю тебя, – хрипло выдохнула Хекс.
Ее хеллрен выругался. Потом показал жестами: –
Глава 20
Ночью в Уолтерсе, Лидия сидела за кухонным столом, сжимая в руках кружку томатного супа «Кэмпбелл», а старое стихотворение грохотало у нее в голове, начитываемое голосом дедушки, на языке дедушки. В ее памяти остались лишь фрагменты, как если бы слова были тканью, которая истерлась со временем.
– Хватит, хватит, хватит...
Прошептав это вслух, Лидия сделала еще один глоток из кружки. Она не чувствовала вкуса, не могла сказать, горячее или холодное у нее в кружке, не знала, приготовила ли она суп на воде или на молоке.
Тяжесть в ее груди, черт возьми, ощущалась как болезнь.
Лидия выглянула в окно рядом с маленьким столиком, снаружи было темно… не так темно, как обычно бывает в Бостоне. Не по–городскому. В Уолтерсе темнело по–деревенски, как в том месте, где она выросла за пределами Сиэтла, без мягкого, рассеянного городского освещения, которое могло помочь поверить нервному и несчастному человека, что еще не все потеряно. В городе тьма не ощущалась как пустота, в которую можно упасть.
– Прости меня, дедушка, – прошептала она.
Лидия поставила кружку, находя обычно успокаивающий запах отвратительным. И когда она взглянула на уровень жидкости, чтобы понять, сколько она на самом деле отпила, от вида густого вязкого красного супа стало еще хуже.
Он напомнил ей кровь.
Шумно поднявшись, Лидия отнесла свой обед к раковине и отвернулась, споласкивая кружку.
В последний раз кухню ремонтировали в конце восьмидесятых, здесь были лиловые, как в «Большом ремонте»[28]
из 90–х, шкафы, линолеум на полу в гармоничной сине–розовой цветовой гамме. Бытовая техника была черной и ни с чем не сочеталась. Раковина – из нержавеющей стали, матовая из–за регулярного использования и чистящих средств.Но не на этом Лидия остановилась, и не потому, что она привыкла к декору в стиле Кэнди: над раковиной было окно. Другое – возле стола. Третье – в двери, ведущей к отдельно стоящему гаражу и на задний двор.
Ее руки дрожали, когда она рванула вперед и задернула тонкие шторы. Затем она поспешно вышла из кухни и нацелилась на массивную входную дверь и ее задвижку. Когда она повернула медную рукоятку и потянула, защелка замка в прочной металлической клетке издала щелчок.
Положив свою руку поверх дверной ручки, Лидия согнула колени и перенесла назад весь свой вес. Затем снова потянула.
– Заперто.
Даже проговорив вслух очевидное, Лидия не поверила себе. Выпрямляясь, она чувствовала желание снова и снова проверить, как будто могла усилить эффект повторяющимися испытаниями.
Обернувшись, она прислонилась спиной к деревянной панели и обняла себя руками.
Дом был таким маленьким, что помимо кухни и гостиной, через которые она только что пробежала, на первом этаже была только одна комната: кабинет со столом, креслом–мешком и прикроватным столиком, на который она поставила беспроводной принтер. Учитывая, что домашний офис находился по ту сторону лестницы, из кухни не проникало абсолютно никакого света.
Переступив порог, Лидия, с бьющимся в горле сердцем и телом, напряженным как оголенный провод, подошла к окну, выходящему на задний двор.
Прижавшись спиной к стене, она сделала пару вдохов. Затем посмотрела сквозь старинные стекла. Как будто укрывалась от перестрелки.
Она ожидала, что там появится лицо, незнакомец со злыми глазами в черной форме, который вернулся, чтобы закончить то, что ему не удалось в лесу.
Ничего такого. И пока она продолжала смотреть через захудалый двор, реальность, казалось, сместилась для нее, прошлое вышло на первый план и настигло настоящее. Она всегда чувствовала себя мошенницей среди кружающих, и, возможно, именно поэтому ей было так легко выдумать ложь и озвучить ее Иствинду. Но это не означало, что хоть какая–то часть происходящего ее устраивала.