"Притащенная" наука

И в заключение – резюме автора, удачно сформулированное другим, бывает и так. Придя к выводу, что российская наука приказала долго жить еще в 1996 г., Б. Харламов предается грустным размышлениям: «А как бы хотелось, чтобы наша наука все-таки выжила. Ведь потом начинать с нуля будет дольше и гораздо труднее. А нуль-то будет “лукавый”, внешне незаметный: будут-таки и через десять лет даже при нынешнем финансировании существовать институты (ну не закроют же их все), будут ходить по их коридорам какие-то люди…только все они уже ничего не будут уметь и мало что будут знать. Когда хватимся, что с ними делать? Выгонять трудно будет (в общем-то и не за что, не сами же они себя до такой жизни доведут), да и новых, грамотных негде будет взять. Прервется связь научных поколений (уже прерывается), снова придется за границу в ученье самых толковых посылать. Вернутся ли?…» [724].

Вненаучное знание

Вместе с распадом СССР перестала существовать не только старая административно-распределительная система, прекратила (почти мгновенно) свое влияние на жизнь людей и социалистическая экономика, и социалистическая культура. Те осколки былого «социалистического величия», которые могли дистанцироваться от государственной поддержки и обеспечить свою жизнь самостоятельно (искусство, литература, кино), сравнительно быстро пришли в себя и стали жить по законам рынка.

Другие – и наука в первую очередь – не могли обойтись без государственной поддержки, а потому начали с пугающей скоростью деградировать. Причем деградация свелась не только к философскому истолкованию нищеты как норме бытия науки, она выразилась в метасоматическом (как говорят геологи) замещении людей высокоинтеллектуальных и талантливых людьми малообразованными и бездарными, но зато обладающими теми качествами, без которых в новой системе ценностей было не выжить: полным отсутствием морали, беззастенчивым шарлатанством и харизмой шаманов от науки. Они точно знали, что интересно, а что неинтересно обывателю, в чем он более всего нуждается, о чем мечтает и с легкостью необыкновенной бросились все эти желания исполнять (за денежки, само собой).

Так стала набирать силу «наука», которую перестали контролировать разум и совесть и которую, пользуясь еще советской традицией, назвали попросту лженаукой. Она, само собой, не родилась в годы расцвета дикого капитализма, она существовала и ранее. Однако моральная и даже юридическая вседозволенность первых лет демократической России сделали свое дело: лженаука прочно встала на ноги и зашагала по головам и душам наших людей, культурный уровень которых, как на поверку оказалось, был много ниже, чем это декларировалось официальной пропагандой еще в советские годы.

В том, что различные версии лженауки оказались необходимо нужными российскому обывателю, ничего удивительного нет. Да и в том, что у лженауки нашлось столько верных служителей, – также. Ведь все мы – и те, кто работал в советской науке, и те, кто жил при советской власти в режиме одномыслия, были в равной мере приуготованы к тому, чтобы верно служить любым проявлениям лженауки: одни писали в газеты или журналы, другие вещали с телевизионного экрана, третьи «просвещали» недоумков с академических кафедр, прочие сидели в зале с доверчиво раскрытой душой и верящим всему разумом.

Мы вновь не будем давать жесткого определения лженауки. Ибо сделать это почти невозможно. Будем говорить, что мы имеем дело с проявлениями лженауки, когда из заведомо ложных постулатов автор якобы выводит верные следствия. Или так: когда новое знание опирается не на предшествующее знание, а обосновывается сведениями вненаучного характера; иными словами, когда опыт обыденной жизни переносится в сферу строгого научного знания, тогда перед нами типичный феномен лженауки.

В лженауке в сложном переплетении слились знания подлинной науки, псевдонауки, паранауки и все это вместе взятое зачастую выдает себя за «альтернативную науку» [725]. Академик В.С. Степин точно заметил, что антинаучные концепции (альтернативные науке) «рождаются как результат переноса представлений из соседствующего с наукой обыденного знания, магии и религиозного опыта в сферу науки и маскируется под науку» [726].

В последние десятилетия советской власти многие инакомыслящие интеллигенты свое активное внутреннее противостояние советской системе перенесли на столь же активное неприятие всего официально поддерживаемого этой самой системой, на так называемый официоз. В живописи социалистическому реализму противостоял андерграунд, в литературе – абсурдизм, в науке официозу противостояло все им отторгаемое: уфология, парапсихология, магия, астрология и еще многое другое.